Безнадёжный случай
Регистрация: 15.03.2019
Сообщений: 533
|
Про Иванову, Петрова и Сидорову
Иванова не знала, что и думать...
Нет, с одной стороны, она, конечно, чувствовала радость — оттого, что Петров предложил ей дружить. Он такой тонкий, интеллигентный, ранимый. Любит всякую иностранщину, абстракцию. И картинки у него сплошь психоделические. Никто в их классе этого не способен оценить — не просекают, да и всё! А ведь как приятно сидеть по вечерам, разглядывать их и видеть каждый раз другое.
Ну, это уж не она сама придумала — это дядя Жора ей как-то сказал - тот самый, что всю жизнь плавал по морям. Говорил, что побывал во всех музеях мира. Ну, это он слегка преувеличивал — Иванова сразу заметила, что говорит он про музеи исключительно в обществе дам. Цену себе набивает, высказалась наконец и мама. А что набивать — он всю жизнь холостой, таким и останется.
И потом — Иванова не собиралась его ни с кем делить. Так ей в детстве казалось. Она любила с ним разговаривать — о том, о сем, и между делом дядя Жора вытаскивал на свет божий то одну, то другую интересную историю. Да еще и подсказывал, как следовало поступать героям этих его повествований. Мама как-то высказалась, что из-за любимого дяди Жоры у Ивановой не будет потом ни одного кавалера. Ведь другого такого нет!
А теперь она думала только о Петрове. Ну, вот!
Иванова не знала, как там у других, но она всегда видела в этих его картинках одно и то же — Петров берет ее за руку и ведет за собой. Дружить. Ей даже снилось как-то — он и она в пустом парке. И на каждом дереве висит указатель — "Дружить — туда!"
Странно, что Петров вообще ее заметил.
Взгляд у него почти всегда рассеянный. Как у Григория Перельмана на фото в газете. Там еще говорилось, как этот самый Григорий отказался от какой-то там не то медали, не то премии. Ну, Петров, наверное, тоже бы отказался — он же не от мира сего, как говорила их классная, пытаясь втолковать Петрову, как полезно ходить на уборку территории и дежурить в классе. Пацаны тоже подключались, но гудели они исключительно про радости размахивания мокрыми тряпками или про найденные на субботнике в заросшем школьном парке реальные медяки.
Мама говорила, что дружить — это здорово! Открываешь нового человека как незнакомую планету, и изучаешь, изучаешь. И даешь изучить себя, разумеется. При этом занимаешься обычными делами — ну, уроки там, или уборка. Но они пропитываются твоими мыслями, раговорами, встречами с новым другом, и становятся твоими знаками. Знаками дружбы.
Ивановой казалось, что она знает о дружбе все-все.
Никто не понял в тот вечер, даже мама, отчего это Иванова без единого слова согласилась вымыть окна — вот уж что она не любила! — и протереть пыль в серванте. А всё — Петров!
Нет, правда — она и глазам своим не поверила, даже оглянулась — не подсматривает ли кто в монитор! А за спиной никого и не наблюдалось. И только оповещение "Белый Слон предлагает вам свою дружбу. Принять/отклонить".
А Белый Слон он потому, что любит ходить белыми, когда играет в шахматы в своем кружке. Да кто ж этого не любит? А?
На другой день Иванова чувствовала, что была сама не своя. Ходила как в тумане. Ей казалось, что всем видно — и то, что Петров ей нравился, и то, что он согласился дружить.
Она подошла к его парте и уставилась в пол. Там, конечно, стояли его всегдашние ботинки. Он терпеть не мог кроссовок, и это Ивановой тоже нравилось.
Не такой, как все! При этой мысли ее сердечко замерло и забилось в ускоренном темпе. Она заставила себя поднять глаза и увидела, что Петров дремлет, положив голову на руки, а руки — на учебник физики. Это выглядело так неожиданно и трогательно, что Иванова чуть не расплакалась.
От слез ее спас звонок. Он как-то слишком реально ворвался в ее мечты. Иванова кинулась к своей парте.
Еле дождавшись перемены, он хотела подойти к нему и задать хоть какой-нибудь вопрос. Например, выучил ли он даты по истории. Но он поднялся и поплелся с Гавриловым, своим соседом по парте, куда-то вдоль по коридору. Иванова прокралась за ними следом. Она услышала, как Петров говорит:
— Вчера прошел последний уровень.
— И сколько надо было набрать? — спросил Гаврилов.
— 500 согласий. Прикинь, эта Иванова оказалась последней. А ведь я про нее чуть не забыл.
— Круто! — пробубнил Гаврилов, и они поплелись дальше.
Иванова побежала в класс, схватила портфель и помчалась прочь из школы. Ей хотелось побыстрее куда-нибудь прибежать, грохнуться — так, чтоб стало больно, на скамейку или просто на землю, и зарыдать!
Вечером позвонила подруга, Сидорова и деловито спросила:
- Физику сделала?
— Никакую физику я делать не собираюсь! — прокричала в трубку Иванова. - И математику — тоже! Пусть он сам ее делает! На здоровье! Он это любит! А я… — и она захлебнулась в слезах.
Не прошло и получаса, как Сидорова примчалась к Ивановой домой. Вынудив подругу рассказать, что у нее случилось, реалистка Сидорова, к удивлению Ивановой, наметила твердый план.
— Значит, так! — размышляла она. — Он где тебе дружбу предлагал? В реале?
— Нет! — прошептала Иванова.
— Тогда реал трогать не будем, обойдемся виртуалом. Найдем программу реабилитации чувств и наедем на него! Вытрясем все и набьем виртуальными эмоциями. И он — наш! Какой у него там ник, говоришь?
— Белый слон — проговорила Иванова. Ей казалось, что она предает Петрова. Но что было делать?
— Значит, поддается белой магии. И Сидорова сноровисто застучала по клавишам.
На следующий день Иванова пошла в зоомагазин и купила там белую мышь. Мама удивлялась, с какой нежностью Иванова ухаживала за этой мышью. Еще больше мама удивлялась, что мышь зовут Белый слон.
© Августа из Провинции
|