Презирая законы смерти, отрицая науку горя, обожает послушать Верди тайный оборотень Григорий. Носит дедовские подтяжки, перманентно грустит о детстве. Пьет вискарь из армейской фляжки, впрочем, редко и без последствий, впрочем, как-то ему влетело от заезжего нувориша.
Ерунда. Человечьим телом остаётся доволен Гриша. Только каждой весной на небо выползает луна, сверкая. Уповать на луну нелепо, но ты знаешь, она какая. Тихо катится над поселком неприкаянных душ спасатель. Поневоле завоешь волком.
Гриша, к вящей его досаде, бесконечной его обиде, не достойной четверостишья, покидает в ночи обитель. Обречён становиться мышью. Грызть морковку, пищать в кунжуте, развлекаться в полях совхоза. Смерть боится мышей до жути, до истерики, до психоза. Мышь опаснее приворота, чернокнижника или нага.
Мышь Григорий мужского рода. Только пишется с мягким знаком. Лысый, с пузиком, в телогрейке, неестественного формата.
Плотник Вася — магистр рейки — должен был умереть. Куда там. Для костлявой вся жизнь рутина, у начальства не забалуешь. Но Григорий бежал, скотина, зубоскаля напропалую, и налево бежал, и прямо, и по ящикам, где консервы. Смерть — внимание — тоже дама, у нее, между прочим, нервы.
Между прочим, почётный житель, даже лично знакома с Данте:
— сами, дурни, косой машите. Расплодили мышей-мутантов.
Изучая проблемы страха и достоинства аллегорий, обожает послушать Баха тайный оборотень Григорий, гордый титулом мракоборца. Тени шастают между ёлок. Гриша снова в углу скребётся. Смерть боится идти в посёлок.
Он смотрел, как гибнут его войска. Наблюдал, не делая ничего. Умирали куклы — других искал. Был ещё неопытный кукловод. Кукловоду шесть, или может, семь. У подъезда летом сорвал лопух. Ну, короче, маленький он совсем. Гордо реют флаги, бабах, бубух. Под диваном пыль и вообще темно. Это кто здесь прячется битый час? Отыскал ефрейтора, но без ног. Пожалел, отправил бойца в санчасть. Применил енот ядовитый газ, робокопу стало нехорошо. Самый главный в целой войне приказ написал зелёным карандашом: я великий маршал, сейчас и впредь. Загремели взрывы, упал сержант.
Правда, заяц плюшевый и медведь не хотели больше стрелять в ежа. Подавил в зародыше этот бунт, ибо знайте, дурни, свои места.
И когда он встал, закусив губу, то за ним, конечно, никто не встал. И никто желанием не горел. И понятно, в принципе, почему: все лежали мертвые на ковре. Кроме зайца: зайца вели в тюрьму.
Мальчик выпил на ночь кефир до дна, а потом во сне колотила дрожь.
Мальчик спал, и снилась ему война. Только он не маршал, и ёж — не ёж.
Алёшка в классе не считался трусом. Скорее, он считался смельчаком. Любил роман про Робинзона Крузо. Командовал игрушечным полком. В его ушах звучала канонада былых боёв, сражений и атак. Алёшка тоже дрался, если надо. Довольно часто. Получалось так. Он дрался, если кто-то мучил кошку, стрелял по воробьям, давил жуков. Вздыхала мама: что с тобой, Алёшка? Дед Прохор говорил: гляди, каков. Добро, малыш, должно быть с кулаками. Никто не спорил с дедом. Он же дед. Алёшка стал носить в кармане камень, потом к нему прибавился кастет. Часами плакал — здорово прижало. Спасая птицу, пропустил звонок. Отец сказал: я понимаю. Жалость. Но ты другим до лампочки, сынок. Своя рубашка, мальчик, ближе к телу. Характер закаляется в борьбе. Будь счастлив, мальчик. Очень бы хотелось. Ты помогай, но не в ущерб себе. Дорога, сын, не золотая жила, не выдаст книга правильный ответ. Отлично это в Лёхе отложилось: до лампочки. Короче, нужен свет.
Летела жизнь. И дождик шёл осенний, и летний шёл, чего бы не идти. Алёшка рос и вырос в Алексея, почти два метра, но без десяти. Он вырос в молодого дикобраза, смешливого, развязного слегка.
Гораздо реже ссорился и дрался, завёл кота, улитку и щенка.
Обычный парень. Правда, с Лёхой рядом казалось безопасно и тепло: то угостит соседа виноградом, то вместе с пацанами строит плот.
Конечно, каждый день одно и тоже, но свет горел у Лёхи допоздна. Шептались люди: Алексей поможет. Да не пошлёт, он Лампочка. Не знал? А Лёха хлопотал, звонил подруге, чинил, возил, мотался, залезал.
У бога человеческие руки. Ужасно удивлённые глаза. Бог стар, он никогда не ездил в Ниццу на премию за непрерывный стаж. Однажды Лёшка угодил в больницу, гостинцами питался весь этаж. Ещё не умер дед, который Прохор. Дед, проявив, недюжинную прыть, сказал: кулак без надобности, Лёха. Добро — оно умеет просто быть. А я завел недавно попугая. Алёшка рассмеялся и размяк. Он до сих пор кому-то помогает. Он Лампочка. Фонарик. Он маяк. Вот кто-то ловит капюшоном ветер, а кто-то тонет в грусти и дыму.
Алешка зажигается и светит, как, видимо, положено ему. И тьма вокруг него глухонемая, как бывший офис или кабинет,
глядит на Алексея, понимая: ведь есть он, бог. Не может, чтобы нет.
Дело верное — вставай и иди. Не получится идти — так ползи. Ты же рыцарь, ты почти паладин, только лошадь утонула в грязи. Или не было коня. Тоже плюс. Или шастает в ночи хитрый вор. Я хотел бы написать тебе блюз, но не пишется вообще ничего. Ветер весело гудит в голове, выдувая мне слова из ушей. На обочине сидит Соловей, заливается, свистит "май Мишель". Серый волк бежит по сырости трасс, превращается в ручного волчка. В среду Элли улетела в Канзас в стоеросовых своих башмачках.
Дело нужное — вставай и беги. Не помогут ни компа́с, ни клубок. Внучкам бабушки пекут пироги, а ты сам себе теперь колобок. Ну, естественно, ты всех обхитрил. Ну, естественно, ты весь зачерствел. И торгуется на бирже митрил, рыбий мех и наконечники стрел. Утопил Герасим новый топор, изогнулась его правда кривой. У меня такой словесный набор, что, наверное, почти суповой. Три картошины, укроп и вода. Две морковки и один лопушок. Поезд радостно спешит в никуда. В никуде оно сейчас хорошо. В никуде сейчас вообще Рагнарёк, мяса, зелени, вина за глаза.
А наутро выпал снег и возлёг. Вышел заяц на крыльцо и сказал, где́ он видел этот северный край, слишком густо населенный людьми. Если хочешь помереть — помирай. Не забудь, что на работу к восьми. Бестолковый из тебя инсургент. Но зачем тебе, дружок, непокой, если сказочно хрустит реагент плюс дымочек из трубы заводской
По желтой кромке шагает Элли.
Совсем недолго – две-три недели.
У Элли крошки живут в постели
и музыка в голове.
В Канзасе – мама, в кармане карта
(слегка забрызгана и помята).
Но Элли помнит координаты
и хочет найти ответ,
что может сделать друзей счастливей.
Мозги, стук сердца и прочий ливер?
А ночи пахнут ячменным пивом,
и солнечный кантри-рок
на старом банджо играют будни.
И мир, естественно, изумрудный.
Великий Гудвин, ужасный Гудвин,
сухая метель дорог.
По волчьим тропам шагает Грета,
совсем недолго, два-три куплета.
У Греты – пряники из буфета
и черная полоса.
В Эльзасе – папа, костел и кошка.
Альпийский йодль, для губ гармошка.
И снова ноты, и снова крошки,
и мама на небесах.
У фрёкен – Гензель на попеченье,
от птиц – рогатка, хотя зачем ей.
У всех есть право на чай с печеньем
и право на «просто чай».
У всех есть право хранить молчанье.
Бурлит вода, закипая в чане.
Морковь и чага, огонь и чары
игрушечного меча.
По спящим окнам шагает Венди.
Совсем недолго – два-три столетья.
В её стране не взрослеют дети,
вытягиваясь в длину.
У Венди – Питер, собака Нэна
и небо летнее по колено.
И чтоб вернуться из Нэверленда,
достаточно пять минут.
Всего лишь пять оборотов стрелок.
В кладовке – дедов облезлый велик.
Нет, никогда и не будет дела
до этого никому.
Она поправилась, загорела,
но ставит крестики белым мелом
со дня, в котором она летела
и Лондон исчез в дыму.
Они идут («Veni, Vedi, Vici»).
Лежат каньоны, пылает Гринвич.
И возвращаются, как обычно,
отдать городам долги –
кто автостопом, кто электричкой,
их подворотни берут в кавычки,
крылато-птичьих, упрямо-бычьих.
Наматывавших круги,
в тенях, сбежавших с полотен Гойя,
они другие, и всё другое,
и звезды сыплются белой хвоей,
подсолнухи и Ван Гог,
колдуньи злые, попутный ветер
у Элли, Греты и даже Венди.
А рядом, маленький, незаметный,
шагает их добрый бог.
Классная Свирель! Про оборотня Григория прям очень зашло! Спасибо, Регина.
Оборотень и мне более всех мил)
Оксана, давно читаю этого автора. Хотела поделиться. Про медвежонка есть - очень душещипательно: он раненый бежит к маме. Просто уреветься!
Резная Свирель = Наталья Захарцева. Теперь она и концерты дает, но до Сибири пока не добралась. У неё есть книги, аудиокниги. Вот по ссылке замечательное прочтение. В сети много её произведений. Одна из самых моих любимых современных авторок.
Добавлено через 1 минуту
Цитата:
Сообщение от Нильс-ойка
Да, я тож зачитался
На стихире её видела.
Последний раз редактировалось Регина Эфа; 09.10.2023 в 14:02.
Причина: Добавлено сообщение
