В заповедном лесу ни тропы, ни души.
Здесь в оковах покоя густого
Тихий сказочный пихтовый лес ворошит
Груз печали моей непутёвой.
Здесь мирские суетные мысли мелки,
Здесь они засыхают без толку,
Здесь деревья и я. Мы во всём земляки,
С каждой веточкой, каждой иголкой.
Я однажды уехал, почти навсегда,
Как порой говорят, «в люди вышел»,
Но наведался раз на часочек сюда
И унёс пять росточков-детишек.
Посадил на чужбине за тысячу вёрст,
Где таких не видали в помине,
А они потянулись и в корень, и в рост,
Знать, поверили мне на чужбине.
Ох, ты воля людская…. В родные места
Унесла меня жизнь-непоседа,
Я года мои начал с другого листа,
А деревья мои будто предал.
Я в осеннюю морось и ясные дни
Словно тать непростительно грешный
Появляюсь на суд их суровой родни
Под игольчатый плач безутешный.
Я раскаялся честно. Повинен в беде,
Но молчат величавые стражи…
Может быть, лишь они на Последнем Суде
За меня хоть словечко да скажут?
Ветреный август потёмками стынет.
Мечутся стаи ворон.
Брызнула свежая кровь на рябине
В трепет встревоженных крон.
Мгла застилает небесное око,
Гонит с высот бирюзу,
Небо коснулось земли ненароком
И уронило слезу.
Мир ещё зелен и солнышка просит,
Всё ещё тянется в свет,
Всё ещё миру не верится в осень,
В лето уже веры нет.
Не пожалеет ни злата, ни крови,
Выставит все образа…
Но горизонты насупили брови,
Снова назрела слеза.
Ох, как не терпится небу заплакать,
Новый потоп нагадать…
Ляжет на землю осенняя слякоть,
Тут даже снег благодать!