в изоляторе
Регистрация: 03.03.2009
Адрес: славный город Волжский Волгоградской области России
Сообщений: 1,544
|
Нет. Не виола. Анютины глазки!
Виола, виола… Это сыр такой. Плавленый.
А ещё — девица. Времён Шекспира. С во-от такими вот финскими грудями. «Или Что Вам угодно?» Пера Шекспира… но с финскими грудями. Или вовсе нет! Там нет грудей — там обфененные волосы. И все такие жёлтенькие-жёлтенькие… точно лепестки подсолнуха…
Ну и при чём тут анютины глазки?!..
А анютины глазки — это целый мир. Таинственный, настороженный. Ну точняк! — кошка распласталась по земле и — зырит за тобой, следит. Готова и в лицо тебе всеми когтями вцепиться, и сдрыстнуть в Антарктиду, и вспрыгнуть тебе на колени и замурлыкать на девятибалльное землетрясение — всё сразу. То ли уже беременна, но брошена, то ли ещё только первая течка и романтики — никак не просраться…
Или вот ещё маргаритки. Ну, маргаритки — это котята. Няшки. Они так смотрят, что можно присесть перед ними и полдня просидеть, совсем забыв про то, что ты уже три литра пива выпил и пошел слегка отлить. Няшки… Ну что с них взять…
А вот анютины глазки — это целый мир. И ты только попробуй обозвать их няшками или хотя бы нюшами — они как вскинут на тебя этот свой такой прекрасный и огромный верхний лепесток… А сейчас вывели такие сорта, что у них этот их верхний лепесток такой, что как только они вскинут его на тебя — так прогремит гром голоса Владимира Высоцкого: «Анюта! Кому сказал? Анюта!!..» И ты уже моментально забываешь о том, что только что сидел с однополчанами и всосал в себя три литра пива, и начинаешь думать об том, где бы это так сейчас — тихо и незаметно — постирать и посушить штаны…
Ну люблю, люблю я анютины глазки — они гордые и с характером.
А к чему я это вспомнил?
Сейчас расскажу.
Второе февраля для моего отца всегда был самый главный праздник. Он, как и мать моя, дети Сталинграда… Земля ему пухом.
Как сейчас слышу его голос…
Это было воскресенье. Или суббота?
Мы уже все понимали, что придётся эвакуироваться. То есть бежать. Бои шли где-то на Дону. Но взрослые понимали, что дело — табак.
Мы жили в бараке. Глинобитный домик. Вход — посередине. А дальше — комнатёнки, разгороженные простынями. Там было всего: и наши, заводские, и беженцы с Украины, и эвакуированные из Ленинграда…
Дядя Петя сказал: «Раз бежать, то будут вши. Давайте я детей постригу…» У него была такая машинка для стрижки волос — он сажал нас на стул посреди двора и стриг всех под «ноль».
Мария — моя старшая сестра— с её мужем закапывали наш скарб в «копанку»… Ну, это такая нора суслиная, но только вертикально вниз.
И вот я сижу на стуле. Меня дядя Петя ещё даже и не начал стрич. Муж моей старшей сестры сидит в копанке — жена, моя старшая сестра — подаёт ему документы, фотографии, серебрянку…
Вот здесь вот вступлюсь, расскажу ещё немного от себя…
Своих бабушек я помню. Могу порассказать. А вот от дедов своих я имею лишь две фотографии — по одной от каждого.
А ещё дядька. Пропал без вести 22-го июня 1941-го года. На западной границе моего государства. И фотография от него осталась — чуть больше ногтя моего мизинца… Да у меня весь род такой — постоянно пропадают без вести в первый день войны на самой границе… Вот ведь гады!.. А вот бабушек помню.
Продолжаю рассказ от первого лица моего отца…
И вот я сижу на стуле. Меня дядя Петя ещё даже и не начал стрич. Муж моей старшей сестры сидит в копанке — жена, моя старшая сестра — подаёт ему документы, фотографии, серебрянку…
Моя сестра с мужем закапывают документы и прочую утварь в копанку… Я сижу — меня стригут… И тут вдруг такой свист — ни один хулиган так плохо свистеть не умеет… Но… у мужа моей сестры сносит череп. Он толко наклонился, чтоб подать очередную пачку фотографий — а тут вдруг — фью… и он падает в копанку уже без затылка.
А потом пошла бомбардировка Сталинграда.
Когда вокруг всё горело.
Когда мать моего отца кричала ему – хватай вон ту хламиду!.
Асфальт плавился. Волга горела.
Головы поднять нельзя было — всё напрочь сгорало.
Мой отец с его матерью хватали какие-то ватники и… плыли, плыли по расплавленному асфальту…
Ну и при чём тут анютины глазки?!..
Да и хрен с Вами!
Щаз исчо чего-нить вспомню…
Щаз… встряхнусь…
Я вообще, конечно, и розы люблю, и камелии, и разные там магнолии — видал, видал, грешен...
Но особую нежность в душе моей вызывают не просто полевые цветы, а разная там совсем непримечательная мелочь -—подснежники, крокусы, маргаритки, анютины глазки...
А самые любимые цветы моей матушки — водяные лилии, они же кувшинки белые, и ландыши.
Кувшинки она никогда не рвала. Даже ещё в те времена, когда мой отец за ней ещё только ухаживал, то есть тогда, когда наши озёра этими кувшинками были просто усеяны. Они оба рассказывали мне — независимо друг от друга — что они поняли, что созданы друг для друга, именно в тот день, когда отец целый день возил мать по протокам от кувшинки к кувшинке. Мать их не рвала — только трогала их лепестки кончиками пальцев... иногда наклонялась, иногда нюхала, иногда целовала... а отец вёз её от кувшинки к кувшинке...
И ещё ландыши... Это сейчас она почти совсем ослепла, поэтому я дарю ей букетики ландышей такими, как их продают на рынке, — это не так трудно нарвать такой букетик, когда знаешь, где, на каких брошенных дачах растут самые крупные, и собрать их в такую вот бутоньерку, и обвязать какой-нить ниточкой... А прежде она непременно бы раздербанила такой букетик на три-пять стебельков и расставила бы их по всей квартире — что бы вся квартира была бы как поляна из ландышей...
Моя первая жена — ну это я называю её так, хотя мы никогда не были женаты, но... У неё были какие-то, вероятно, французские духи с ароматом ландышей... Так что...
Бли-и-ин!
По ходу, минька ну совсем не получалась
Вы помните начало?
Ну, кол там, двор, мочало…
Я первые семена начинаю высаживать второго февраля — в память отца. И всегда и всё у меня получалось, а вот анютины глазки — ну никак.
А в этом году… У меня впервые проросли практически все семена анютиных глазок…
Ну… извините!
|