Зима.

[Aletta]

Зима не была белой и пушистой. Она была серой, той степени серости, когда даже человек, не имевший дела с лошадьми, не смог бы назвать её белой.
Красотой она похвастаться не могла. Лошадь как лошадь – четыре ноги, голова, хвост. Не было в её внешности ничего особенного. Обычная деревенская трудяга. Мохнатая, на толстых и непропорционально коротких ножках, с круглыми боками. Отметин никаких не было, лишь белые пятна на холке – когда-то сбили седлом. Только глаза… Я боялась смотреть в эти глаза. Такое безразличие в лошадином взгляде. И мне было стыдно так, словно это я сделала её такой. Даже страшно представить её прошлое. Хотя какое прошлое? Деревня. А там все туманно и далеко не радужно…
Спроси любого человека из детской группы, какая у него любимая лошадь, и он ответит, что Зима. И каждый не раз бил её прутиком по крупу, потому что лошадь не бегает. Нас так учили. Не разбирайся, заставь и всё. Она никогда не сопротивлялась, наверное, кто-то когда-то ей вдолбил, что спорить с человеком бесполезно и опасно. Никто не видел, чтобы она свечила или козлила. Она даже не носилась. Никогда. Вообще!
В смене на неё всегда была очередь. На ней было удобно ездить, она делала всё, что ей прикажешь, так, что каждому новичку казалось, будто он уже всё умеет. Правда, была у неё одна неприятная особенность. Дело в том, что Зима ненавидела пьяных. Просто на глазах из эдакого мехового комка превращалась в страшного зверя, похлеще Подарка или даже Дурмана…
Меня Зима как-то не интересовала, неживой какой-то казалась. Не могла я душу на удобство променять.
Двигалась она всегда медленно, без всякого желания вяло переставляла коротенькие ножки:
«Бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей!». Просто так было надо.
А дети не замечали, продолжали любить её. Постоянно толпились в деннике, гладили нос, угощали подсушенным хлебом. Зима всегда с удовольствием брала лакомство, до самих же детишек ей не было никакого дела. Она их и не различала. Их было так много. Сколько же человек вот так вот гладили её, сколько человек она возила на своей спине, сколько человек били себя пяткой в грудь и кричали на весь мир, что любят ее… И каждый считал, что Зима любит именно его.
Но профессия такая у «первой лошади»… Дети должны были развиваться, Зима была лошадью не для спорта. Куда уж ей. Дети начинали ездить на других конях, для них расставание с Зимой было маленькой трагедией, маленьким концом света. Потом же про нее забывали и переставали заходить, чтобы просто носик погладить. Зима не расстраивалась, были новые дети. Она и не задумывалась о том, что уже другие ладошки протягивают ей лакомства. Она тихо плыла по течению, сама никого не трогала и старалась не наживать себе проблем. Зима подстраивалась под обстоятельства, в этом была вся мудрость побитой жизнью клячи.
И с лошадьми другими Зима тоже держалась осторожно. Была всегда в стороне.
А вот дочь её была совсем на неё не похожа. Зажигалка была шустрой и заводной, но при этом трогательно робкой. Она всегда пряталась за свою спокойную и рассудительную маму. Она нам настолько своей зажигательностью надоела, что мы уже не знали, как от неё спасаться. Подлетит неожиданно, пнёт и опять ускачет. И ничего ты с ней поделать не можешь. В один из хмурых осенних дней пришла я на конюшню, а Зажигалки нет. Сказали, что продали в деревню. Я не могла себе представить, как же она будет жить без мамы, такая маленькая в какой-то далекой деревне, в табуне с чужими и непременно злыми лошадьми. А ещё я помню до сих пор, словно это было вчера, как, крича, металась по деннику Зима. Я не смогла забыть страха и отчаяния в её глазах. Вы видели, как плачут лошади? Я видела и не могла спокойно выносить это. Зима смотрела на каждого проходящего с надеждой и понимала, что все равно ничем не помогут, взгляд её становился пустым, Зима отворачивалась к стенке и плакала.
Зима была от своей природы очень доброй лошадью, она никого ни разу не пнула и не укусила. Хотя… Был один неприятный случай.
Наш конюх Саныч частенько бывал на работе не очень трезвым или с похмелья. Все к этому привыкли, тем более здесь. В очередной раз подгуляв, Саныч запряг Зиму в телегу. Что-то ему привезти надо было. Ничего у него, конечно, не получилось.
Сидели мы спокойненько в конюховке, тут слышим - грохот в конюшне. Как будто стадо быков несется. А там Зима затаскивает телегу в проход через маленькую дверь. Мы думали, это возможно сделать только через главные ворота. Ага! С треском телега протиснулась в узкий проход, а Зима полетела по коридору, бешено выпучив глаза. Саныча на телеге не было. Никогда не забуду, как бесстрашно и безумно выскочив на середину прохода и расставив руки, Ромашка кричит: «А ну стоять!» Время течёт медленно, так, что, казалось бы, успеваешь заметить каждую деталь. Два темпа галопа, и Зима проносится в том месте, где секунду назад стояла Аня, которая каким-то чудом успела прижаться к стене, избежав столкновения с телегой. Копыта в бешеном темпе стучат по бетонному полу конюшни и спустя несколько мгновений затихают - Зима выскакивает на улицу через главные ворота.
Потом, правда, сама успокоилась и вернулась. Но уже без телеги…
Как я уже говорила, Зиму любили многие. Но только один человек смог любить её всю жизнь.
Динка всегда с опаской глядела на других лошадей. Она постоянно ждала какой-то гадости, подвоха. Она панически боялась прыгать, но, переступая через себя, прыгала и сто двадцать, и выше. Просто потому, что так надо, альтернативы ни у кого не было.
Динка любила Зиму, она жалела её и самое главное – понимала, что не нужны Зиме её ласки. Но забота её всегда была искренней - выпустить в леваду, отбить денник, нарвать свежей травы. И угощения Динка всегда высыпала в кормушку, а не давала с руки, как это делали все, чтобы пообщаться с лошадью, получить хоть чуточку её внимания.
Я бы не сказала, что у них была любовь и взаимопонимание. Просто Зима привыкла к Динке, а Динка - к Зиме.
Выкупить любимую лошадь с мяса - благородный поступок? В той ситуации это было безрассудством – купить Подарка и Зиму, накопив деньги только на покупку.
Она обещала увезти их к себе в деревню. На самом деле – сарай в пригороде. Пусть так, но уже не на мясо.
И пусть сарай сырой и маленький. Пусть до площади неблизкий путь по ухабистым разбитым дорогам. Пусть денег едва хватает на корма…
Одну лошадь пришлось продать. Естественно, это был Подарок. Почему Динка купила его, не смотря на сложный характер? Конь здоровый, молодой, пусть и без документов. В то время списывали таких калек, что и в город с ними выйти было нельзя. А Динка - то понимала, что иной дороги, кроме как на городскую площадь, нет.
И что было делать? Лошадь надо кормить, а чтобы кормить, нужны деньги, а чтобы были деньги - надо идти работать в город, а чтобы идти в город, лошадь надо накормить. И так по замкнутому кругу. Полуденная жара, толпа людей, шум, смех. Ребенка на спину, деньги в карман и в поводу по кругу. Вечер, тусклый свет фонарей. Пьяный мужик лезет в седло, денег ему не жалко. И лошадь не жалко. Я увидела это и подумала, что всё, конец мужику, Динка точно с ума сошла, но нет… Где-то вдалеке уже стучат по асфальту некованые копыта. Спокойно, честно. Неужели, жизнь вышибла из неё последнюю искру?
Усталая лошадь под цветной попоной, израненная душа за яркими бантами уныло плетется вдоль дороги в свой холодный и темный сарай, чтобы завтра снова катать. И с каждым днём эта пародия на лошадь всё больше и больше напоминает велосипед.
- Дин, ты Зиму ковать не собираешься? Если что, Коля помог бы
- Да какое ковать. Тут жрать нечего. Совсем нечего.
- Ты б её лучше продала…
- Какое продать, я без неё не могу. Я и сама уже не рада.
Это ли называют любовью? Кто бы понял. Не знаю, с Динкой мы после этого и не общались. Не было желания, не находилось слов. Мне иногда казалось, что если бы Зима тогда ушла, всё бы было сейчас лучше, Дина бы себе жизнь не рушила, животное бы не мучила, в конце концов. Этого я ей сказать и не могла, это бессмысленно и больно. Она делала все, чтобы хоть как-то улучшить положение. Только получалось плохо. Вскоре в сарайчике стали появляться другие лошади, на его месте выросло некое подобие конюшни из досок и картона. Появились непонятные девочки. А я в каждой побитой жизнью асфальтовой лошади до сих пор узнаю Зиму, хоть её и нет давно.

[Джон Маверик]

Сообщение от Aletta

Зима не была белой и пушистой. Она была серой, той степени серости, когда даже человек, не имевший дела с лошадьми, не смог бы назвать её белой.

Прочитал и впал в ступор. Только со второго абзаца становится понятно, что речь идет о лошади, а не о зиме.
А сама история очень понравилась.

[Aletta]

Спасибо.
У еня опять возникла потребность срочного получения в глаз=)

[Ариадна Радосаф]

Алетта, рассказ очень понравился. Придирки есть, и мне проще показать их прям в тексте, чем дергать. Рассмотрите, плиз.)))

Замечание такое: мне кажется, вам нужно определеннее высказывать авторскую мысль. Расставлять все точки над "и". От этого рассказы бы выиграли, как мне каатся. Они, вообще-то, очень хороши, но всегда чуть недоработаны именно в этом плане. Словно рассказывает девочка с конюшни, которая еще сама не определилась и недопонимает, что происходит на ее глазах. Такой взгляд вполне возможен был бы, если бы еще присутствовала и авторская позиция, вполне определенная. Иначе - сыро и зелено. ИМХО.
В общем, правки очень незначительные. Может, согласитесь со мной?

Сообщение от Aletta

Несмотря на свое имя, Зима не была белой и пушистой. Она была серой, как грязный подтаявший снег, как безнадежная мартовская распутица.
Красотой она похвастаться не могла. Лошадь как лошадь – четыре ноги, голова, хвост. Не было в её внешности ничего особенного. Обычная деревенская трудяга. Мохнатая, на толстых и непропорционально коротких ножках, с круглыми боками. Отметин никаких, лишь белые пятна на холке – когда-то сбили седлом. Только глаза… Я боялась смотреть в эти глаза. Такое безразличие читалось в лошадином взгляде. И мне было стыдно так, словно это я сделала её такой. Страшно было представить её прошлое. Хотя какое прошлое? Деревня. А там все трудно и безрадостно…
Спроси любого человека из детской группы, какая у него любимая лошадь, и он ответит, что Зима. И каждый не раз бил её прутиком по крупу, потому что лошадь не бегает. Нас так учили. Не разбирайся, заставь и всё. Она никогда не сопротивлялась, наверное, кто-то когда-то ей разъяснил, что спорить с человеком бесполезно и опасно. Никто и не ждал от нее выкрутасов.
В смене на неё всегда была очередь. На ней было удобно ездить, она делала всё, что ей прикажешь, так, что каждому новичку казалось, будто он уже всё умеет. Правда, была у неё одна неприятная особенность. Дело в том, что Зима ненавидела пьяных. Просто на глазах из грязной меховой попонки превращалась в страшного зверя, похлеще Подарка или даже Дурмана…
Честно говоря, меня Зима мало интересовала, неживой какой-то казалась. Не могла я душу на удобство променять.
Двигалась она всегда медленно, без всякого желания вяло переставляла коротенькие ножки: «Бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей!».
А дети не замечали, продолжали любить её. Постоянно толпились в деннике, гладили нос, угощали подсушенным хлебом. Зима всегда с удовольствием брала лакомство, до самих же детишек ей не было никакого дела. Она их и не различала, их было так много. И каждый считал, что Зима любит именно его.
Ну, профессия такая у «первой лошади», что тут поделаешь... Дети должны развиваться, Зима же была лошадью не для спорта. Куда уж ей. Дети начинали ездить на других конях, для них расставание с Зимой было маленькой трагедией, маленьким концом света. А потом про нее забывали и переставали заходить, чтобы просто погладить носик. Она не расстраивалась, брала угощение из других ладошек, тихо плыла по течению, сама никого не трогала и старалась не наживать себе проблем. Зима подстраивалась под обстоятельства, в этом была вся мудрость побитой жизнью клячи. И к другим лошадям она была безразлична, старалась держаться в стороне.
А вот дочь была совсем на неё не похожа. Шустрая и заводная, но при этом трогательно робкая Зажигалка всегда пряталась за свою спокойную и рассудительную мамашу. Она нам настолько своей зажигательностью надоела, что мы уже не знали, как от неё спасаться. Подлетит неожиданно, пнёт и опять ускачет. И ничего ты с ней поделать не можешь.
В один из хмурых осенних дней пришла я на конюшню, а Зажигалки нет. Сказали, что продали в деревню. Я не могла себе представить, как же она будет жить без матери, такая маленькая, в какой-то далекой деревне, в табуне с чужими и непременно злыми лошадьми. А ещё я помню до сих пор, словно это было вчера, как, крича, металась по деннику Зима. Я не смогла забыть страха и отчаяния в её глазах. Вы видели, как плачут лошади? Я видела и не могла спокойно выносить этого. Зима смотрела на каждого проходящего с надеждой и понимала, что все равно ничем не помогут, взгляд её становился пустым, Зима отворачивалась к стенке и плакала.
Зима была по природе очень доброй лошадью, она никого ни разу не пнула и не укусила. Хотя… Был один неприятный случай.
Наш конюх Саныч частенько бывал на работе не очень трезвым или с похмелья. Все к этому привыкли. В очередной раз подгуляв, Саныч запряг Зиму в телегу, что-то ему привезти надо было. Только лучше бы он этого не делал.
Сидели мы спокойненько в конюховке, тут слышим - грохот в конюшне. Как будто стадо быков несется. А там Зима затаскивает телегу в проход через маленькую дверь. Мы думали, это возможно сделать только через главные ворота. Ага! С треском телега протиснулась в узкий проход, а Зима полетела по коридору, бешено выпучив глаза. Спасибо, хоть Саныча на телеге не было. Никогда не забуду, как бесстрашно и безумно выскочив на середину прохода и расставив руки, одна из девочек, Аня, по прозвищу Ромашка, кричит: «А ну стоять!» Время течёт медленно, так, что успеваешь заметить каждую деталь. Два темпа галопа, и Зима проносится там, где секунду назад стояла Аня, а та, каким-то чудом успев прижаться к стене и избежав столкновения с телегой, моргает растерянно, еще не осознав, чем могла бы завершиться эта пробежка обычно мирной и предсказуемой кобылы. Копыта в бешеном темпе стучат по бетонному полу конюшни и спустя несколько мгновений затихают - Зима выскакивает на улицу через главные ворота. Потом сама успокоилась и вернулась, правда без телеги…

Как я уже говорила, Зиму любили многие. Но только один человек смог любить её всю жизнь. Динка всегда с опаской глядела на других лошадей. Она постоянно ждала какой-то гадости, подвоха, панически боялась прыгать, но, переступая через себя, прыгала и сто двадцать, и выше. Потому, что так требовалось, альтернативы ни у кого не было.
Динка любила Зиму, она жалела её и, самое главное, понимала, что не нужны Зиме её ласки. Но забота её всегда была искренней - выпустить в леваду, отбить денник, нарвать свежей травы. И угощения Динка всегда высыпала в кормушку, а не давала с руки, как это делали все, чтобы пообщаться с лошадью, получить хоть чуточку её внимания.
Я бы не сказала, что у них была любовь и взаимопонимание. Просто Зима привыкла к Динке, а Динка - к Зиме.
Выкупить любимую лошадь, не позволить, чтобы ту отдали на мясо - благородный ли это поступок? В той ситуации это было безрассудством – купить Подарка и Зиму, накопив деньги только на покупку. Она обещала увезти их к себе в деревню. На самом деле, все кончилось сараем в пригороде. Пусть так, это, все-таки, была жизнь. Ничего, что сарай оказался сырым и маленьким, а до площади был неблизкий путь по ухабистым, разбитым дорогам. И денег едва хватало на корма… Одну лошадь пришлось продать. Естественно, это был Подарок.
В то время списывали таких калек, что и в город, катать детей на площади, с ними выйти было нельзя. А Динка-то понимала, что иной дороги, кроме как на городскую площадь, нет. Что было делать? Лошадь надо кормить, а чтобы кормить, нужны деньги, а чтобы были деньги - надо идти работать, а чтобы идти работать, лошадь надо накормить. Замкнутый круг.
Полуденная жара, толпа людей, шум, смех. Ребенка на спину, деньги в карман и в поводу по кругу. Вечер, тусклый свет фонарей. Пьяный мужик лезет в седло, денег ему не жалко. И лошадь не жалко. Я увидела это и подумала, что всё, конец мужику, погонит его Динка, но нет... Вот уже стучат по асфальту некованые копыта. Спокойно, честно. Неужели, жизнь вышибла из неё последнюю искру?
Усталая лошадь под цветной попоной, израненная душа за яркими бантами - уныло плетется она вдоль дороги в свой холодный и темный сарай, чтобы завтра снова катать. И с каждым днём эта пародия на лошадь всё больше и больше напоминает велосипед.
- Дин, ты Зиму ковать не собираешься? Если что, Коля помог бы.
- Да какое ковать. Тут жрать нечего. Совсем нечего.
- Ты б её лучше продала…
- Какое продать, я без неё не могу. А она - без меня. Я и сама уже не рада.
Это ли называют любовью? Кто бы понял...
Не знаю, что было потом. С Динкой мы после этого не общались. Не было желания, не находилось слов. Мне иногда казалось, что если бы Зима тогда ушла на бойню, было бы лучше, Дина не ломала бы свою жизнь, не мучила животное, в конце концов. Этого я ей сказать не могла, зачем? Бессмысленно и больно. Она делала все, чтобы хоть как-то улучшить положение, только получалось плохо.

А потом в сарайчике стали появляться новые лошади, на его месте выросло подобие конюшни из досок и картона. Появились другие девочки. Жизнь никогда не стоит на месте. Наверное, не пропали даром и Динкины усилия, принесла-таки плоды эта безнадежная, будничная любовь.
В каждой побитой жизнью асфальтовой лошади, катающей детишек в парках и на площадях, я узнаю с тех пор нашу старую, грязную Зиму, хоть её и нет давно на свете. И уже не хочется брать в руки прутик и заставлять кого-то бегать по кругу, читая в безразличных глазах: "Да бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей.".

[Aletta]

Спасибо огромное за детальный разбор полетов=) Только все правки наверное не буду вносить в текст, раз словечко, два словечко - и моего собственного в рассказе и не остается.
Про девочку с конюшни... Да, действительно она недопонимает. вообще я эти рассказы пытаюсь писать как воспоминание, то есть сейчас эта самая ГГ вполне себе взрослая женщина, которая в те времена действительно была девченкой.
пыталась создать обстановку неразберихи - получилась неразберих в смысле=)

[Ариадна Радосаф]

Все правильно, конечно, не надо слово в слово вносить правки. Вы просто изучИте их и сразу увидите, где лишние местоимения, где повторы, где фраза мутновата, где авторская мысль не просматривается... И ты ды.)

[Aletta]

Зима не была белой и пушистой. Она была серой, той степени серости, когда даже человек, не имевший дела с лошадьми, не смог бы назвать её белой.
Красотой она похвастаться не могла. Лошадь как лошадь – четыре ноги, голова, хвост. Не было в её внешности ничего особенного. Обычная деревенская трудяга. Мохнатая, на толстых и непропорционально коротких ножках, с круглыми боками. Отметин никаких не было, лишь белые пятна на холке – когда-то сбили седлом. Только глаза… Я боялась смотреть в эти глаза. Такое безразличие в лошадином взгляде. И мне было стыдно так, словно это я сделала её такой. Даже страшно представить её прошлое. Хотя какое прошлое? Деревня. А там все туманно и далеко не радужно…
Спроси любого человека из детской группы, какая у него любимая лошадь, и он ответит, что Зима. И каждый не раз бил её прутиком по крупу, потому что лошадь не бегает. Нас так учили. Не разбирайся, заставь и всё. Она никогда не сопротивлялась, наверное, кто-то когда-то ей вдолбил, что спорить с человеком бесполезно и опасно. Никто не видел, чтобы Зима свечила или козлила. И даже не носилась. Никогда. Вообще!
В смене на неё всегда была очередь. На ней было удобно ездить, она делала всё, что ей прикажешь, так, что каждому новичку казалось, будто он уже всё умеет. Правда, была у неё одна неприятная особенность. Дело в том, что Зима ненавидела пьяных.
Меня Зима как-то не интересовала, неживой какой-то казалась. Не могла я душу на удобство променять.
Двигалась она всегда медленно, без всякого желания вяло переставляла коротенькие ножки:
«Бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей!»
А дети не замечали, продолжали любить её. Постоянно толпились в деннике, гладили нос, угощали подсушенным хлебом. Зима всегда с удовольствием брала лакомство, до самих же детишек ей не было никакого дела. Зима их и не различала. Их было так много. Сколько же человек вот так вот гладили её, сколько человек она возила на своей спине, сколько человек били себя пяткой в грудь и кричали на весь мир, что любят ее… И каждый считал, что Зима любит именно его.
Но профессия такая у «первой лошади»… Дети должны были развиваться, Зима была лошадью не для спорта. Куда уж ей. Дети начинали ездить на других конях, для них расставание с Зимой было маленькой трагедией, маленьким концом света. Потом же про нее забывали и переставали заходить, чтобы просто носик погладить. А Зима и не задумывалась о том, что уже другие ладошки протягивают ей лакомства. Тихо плыла по течению, сама никого не трогала и старалась не наживать себе проблем. Зима подстраивалась под обстоятельства, в этом была вся мудрость побитой жизнью клячи.
А вот дочь её была совсем на неё не похожа. Зажигалка была шустрой и заводной, но при этом трогательно робкой. Она нам настолько своей зажигательностью надоела, что мы уже не знали, как от неё спасаться. Подлетит неожиданно, пнёт и опять ускачет. И ничего ты с ней поделать не можешь. В один из хмурых осенних дней пришла я на конюшню, а Зажигалки нет. Сказали, что продали в деревню. Я не могла себе представить, как же она будет жить без мамы, такая маленькая в какой-то далекой деревне, в табуне с чужими и непременно злыми лошадьми. А ещё я помню до сих пор, словно это было вчера, как, крича, металась по деннику Зима. Вы видели, как плачут лошади? Я видела и не могла спокойно выносить этого. Зима смотрела на каждого проходящего с надеждой и понимала, что все равно ничем не помогут, взгляд её становился пустым, Зима отворачивалась к стенке и плакала.
Она терпела любые обиды. Я помню только один случай, когда Зима показала характер.
Наш конюх Саныч частенько бывал на работе не очень трезвым или с похмелья. Все к этому привыкли, тем более здесь. В очередной раз подгуляв, Саныч запряг Зиму в телегу. Что-то ему привезти надо было.
Сидели мы спокойненько в конюховке, тут слышим - грохот в конюшне. Как будто стадо быков несется. А там Зима затаскивает телегу в проход через маленькую дверь. Мы думали, это возможно сделать только через главные ворота. Ага! С треском телега протиснулась в узкий проход, а Зима полетела по коридору, бешено выпучив глаза. Саныча на телеге не было. Никогда не забуду, как бесстрашно и безумно выскочив на середину прохода и расставив руки, Ромашка кричит: «А ну стоять!» Время течёт медленно, так, что, казалось бы, успеваешь заметить каждую деталь. Два темпа галопа, и Зима проносится в том месте, где секунду назад стояла Аня, которая каким-то чудом успела прижаться к стене, избежав столкновения с телегой. Копыта в бешеном темпе стучат по бетонному полу конюшни и спустя несколько мгновений затихают - Зима выскакивает на улицу через главные ворота.
Потом, правда, сама успокоилась и вернулась. Но уже без телеги…
Как я уже говорила, Зиму любили многие. Но только один человек смог любить её всю жизнь.
Динка всегда с опаской глядела на других лошадей. Она постоянно ждала какой-то гадости, подвоха. Она панически боялась прыгать, но, переступая через себя, прыгала и сто двадцать, и выше. Просто потому, что так надо, альтернативы ни у кого не было.
Динка любила Зиму, она жалела её и самое главное – понимала, что не нужны Зиме её ласки. Но забота её всегда была искренней - выпустить в леваду, отбить денник, нарвать свежей травы. И угощения Динка всегда высыпала в кормушку, а не давала с руки, как это делали все, чтобы пообщаться с лошадью, получить хоть чуточку её внимания.
Выкупить любимую лошадь с мяса - благородный поступок? В той ситуации это было безрассудством – купить Подарка и Зиму, накопив деньги только на покупку.
Она обещала увезти их к себе в деревню. На самом деле – сарай в пригороде. Пусть так, но уже не на мясо.
И пусть сарай сырой и маленький. Пусть до площади неблизкий путь по ухабистым разбитым дорогам. Пусть денег едва хватает на корма…
Одну лошадь пришлось продать. Естественно, это был Подарок. Почему Динка купила его, не смотря на сложный характер? Конь здоровый, молодой, пусть и без документов. В то время списывали таких калек, что и в город с ними выйти было нельзя. А Динка - то понимала, что иной дороги, кроме как на городскую площадь, нет.
И что было делать? Лошадь надо кормить, а чтобы кормить, нужны деньги, а чтобы были деньги - надо идти работать в город, а чтобы идти в город, лошадь надо накормить. И так по замкнутому кругу. Полуденная жара, толпа людей, шум, смех. Ребенка на спину, деньги в карман и в поводу по кругу. Вечер, тусклый свет фонарей. Пьяный мужик лезет в седло, денег ему не жалко. И лошадь не жалко. Я увидела это и подумала, что всё, конец мужику, Динка точно с ума сошла, но нет… Где-то вдалеке уже стучат по асфальту некованые копыта. Спокойно, честно. Неужели, жизнь вышибла из неё последнюю искру?
Усталая лошадь под цветной попоной, израненная душа за яркими бантами уныло плетется вдоль дороги в свой холодный и темный сарай, чтобы завтра снова катать. И с каждым днём эта пародия на лошадь всё больше и больше напоминает велосипед.
- Дин, ты Зиму ковать не собираешься? Если что, Коля помог бы
- Да какое ковать. Тут жрать нечего. Совсем нечего.
- Ты б её лучше продала…
- Какое продать, я без неё не могу. Я и сама уже не рада.
Это ли называют любовью? Кто бы понял. Не знаю, с Динкой мы после этого и не общались. Не было желания, не находилось слов. Мне иногда казалось, что если бы Зима тогда ушла, всё бы было сейчас лучше, Дина бы себе жизнь не рушила, животное бы не мучила, в конце концов. Этого я ей сказать и не могла, это бессмысленно и больно. Она делала все, чтобы хоть как-то улучшить положение. Только получалось плохо. Вскоре в сарайчике стали появляться другие лошади, на его месте выросло некое подобие конюшни из досок и картона. Появились непонятные девочки. А я в каждой побитой жизнью асфальтовой лошади до сих пор узнаю Зиму, хоть её и нет давно.

Добавлено через 36 секунд

Собственно, прошу заменить текст=)

[Ариадна Радосаф]

Сообщение от Aletta

Это ли называют любовью? Кто бы понял. Не знаю, с Динкой мы после этого и не общались. Не было желания, не находилось слов. Мне иногда казалось, что если бы Зима тогда ушла, всё бы было сейчас лучше, Дина бы себе жизнь не рушила, животное бы не мучила, в конце концов. Этого я ей сказать и не могла, это бессмысленно и больно. Она делала все, чтобы хоть как-то улучшить положение. Только получалось плохо. Вскоре в сарайчике стали появляться другие лошади, на его месте выросло некое подобие конюшни из досок и картона. Появились непонятные девочки. А я в каждой побитой жизнью асфальтовой лошади до сих пор узнаю Зиму, хоть её и нет давно.

На мой взгляд, концовка неудачна. Возникли вопросы:
все-таки, было бы лучше, если бы Зима ушла на мясо? Дина старалась бессмысленно - этого делать не стоило? Откуда в сарайчике стали появляться другие лошади при полной нищете хозяйки? Кто такие НЕПОНЯТНЫЕ девочки? Шо это было? Любовь? Это ли называют любовью? Кто должен это понять и как? При таком сумбурном описании?
Последняя фраза должна, по всем канонам, быть ударной. Здесь - примерно то, что повторяется из рассказа в рассказ. ГГ до сих пор помнит... в каждой лошади кого-то узнает...
И продолжает жить, не разобравшись в сути того, что с ней когда-то происходило, не обдумав этого, а только прокручивая все заново и заново с тем же успехом...

Все сказанное - сугубо личное мнение. ИМХО.
Считаю, что рассказ пока не может быть оставлен в палате, хотя имеет большой потенциал. Не хватает самой малости: авторской позиции.

[chajka]

мне тоже в таком виде не нравится.

[Aletta]

Наверное действитель стоит что-то делать. Опять я хотела что-то сказать, а получилась хрень. А еслиговоряить прямо, то получается еще большая хрень, как ни странно.
Про нищету хозяйки и новых лошадей. На подобных конюшнях лошади редко долго живут. Откатают - и все, старую лошадь продают, новую покупают по мясной цене. Ну не включать же эти подробности в рассказ?