рассказ Смех

[Mari-ka]

Кто-то невидимый смеётся надо мной из тени. Здесь полно людей, они ходят, разговаривают, шумят, но я всё равно слышу этот смех.

Смех.

Нет, он не ехидный, не хитрый и, тем более, не злорадный, как мне казалось когда-то в детстве. Но и радости в нём тоже нет. Странный смех.

Когда я впервые его услышал?

Не помню. Я не помню такого, чтобы, находясь здесь, не слышал его. Слышал. Но никогда не видел того, кто смеётся. Он всегда оставался в тени. В тени домов, деревьев, гаражей, подъездов, машин… Иногда смех доносился до меня вовсе непонятно откуда. Я никогда не мог увидеть своего насмешника. Он всегда оставался для меня невидимкой. Помнится, я пытался представлять его лицо, даже брался рисовать. Бросил, потому что понял: я не знаю, кто он – ребёнок, мужчина или старик. Он мог быть кем угодно. Он никогда не угрожал, не заманивал, он просто смеялся, но подойти к нему было невозможно. Как только я делал шаг, он успевал исчезнуть, скрыться. И искать его было бесполезно.

Сейчас он смеётся из тени кирпичной пятиэтажки. Прохожие не обращают на него внимания, не слышат невидимку. Слышу только я. Как будто смех звучит в моей голове, для меня одного.

Хотя, если подумать, что тут не для меня?

Для меня здесь всё. Это мой путь. Я ходил им уже сотни раз. Каждый раз он выглядел по-другому, по-новому, но, тем не менее, это всё тот же путь. В юности я обычно оказывался прямо здесь, в этом дворе, но вот уже более десятка лет этот путь начинается уже дальше, с вокзальной остановки, и я иду или еду через весь город домой. И сегодняшнее путешествие не стало исключением.

Я не пошёл пешком – даже здесь это слишком долго – а сел на трамвай. Там я без удивления встретил знакомые лица коллег по работе. Некоторые узнавали меня, некоторые – нет. Что нисколько меня не расстроило. Всё-таки это хорошо – понимать кто ты и где ты. Поэтому и явление моего шефа в синей шапочке и с сумкой кондуктора наперевес позабавило меня, хотя ехал я без билета и без денег. Мне было плевать и на шефа, и на попутчиков, я сидел и просто смотрел в окно. Рельсы кружили прямо по дворам и переулочкам, и маленькому трамвайчику приходилось буквально протискиваться между домами. Странное это всё-таки ощущение: ехать в трамвае и видеть, что на расстоянии вытянутой руки от тебя кто-то вывешивает бельё. Остановку трамвай сделал только одну – перед расписными воротами детской площадки во дворе. Здесь-то я и вышел.

Я помню этот двор, помню все его обличья. Бетонные девятиэтажки и залитая солнцем детская площадка; унылые хрущёвки, раздолбанный асфальт и дождь; даже страсбургские домики с черепичной крышей и каменная мостовая – всё это он. Сегодня он прикинулся тем самым двором, в котором я, без пяти минут юрист, в компании такой же оперившейся зелени после государственных экзаменов глотал дешёвый портвейн прямо из горла.

Почему именно этот двор? Ведь в моей жизни было множество других. Более ярких, более важных, значимых.

Хорошо, что сейчас я понимаю – вокруг меня сон. К сожалению, редко удаётся это осознать. Но сегодня именно такой редкий случай, который выпадает раз на миллион, и поэтому я должен дойти до конца. Должен найти ответы на свои вопросы.

Один из них смеётся сейчас из тени.

Но я не пойду тебя искать, мой вечный насмешник. Не буду бегать по подъездам этого дома, заглядывать в квартиры. Нет. Ведь тебя там всё равно не окажется. Тот, кто смеётся, это лишь твоя тень, отголосок. А где прячешься ты? Быть может, именно там, куда иду? В моём доме? Ведь я никогда не доходил до конца. Не успевал. Просыпался. И ты, видя неудачу за неудачей, смеялся надо мной.

Так или иначе, но сегодня я это узнаю. Потому что дойду. Я уже иду.

Иду мимо детских качелей, наискосок через весь двор, мимо мусорных баков, мимо одинокого гаража, огибаю торец дома и оказываюсь перед серым невзрачным зданием. Оно с обеих сторон упирается в соседние дома, перегораживая путь, и если начать обходить, то можно просто заблудиться в хитросплетении улочек. Но я знаю, что здесь есть сквозной проход, знаю, какую дверь нужно открыть.

Открываю.

Иногда это здание оказывается простым жилым домом, иногда – общежитием, иногда – музеем, а иногда, как сейчас – университетом. Огромный, тускло освещённый холл теряется в сумраке. Пусто. Где-то наверху есть люди. Если прислушаться, то можно различить невнятный шум – их разговоры. Я не хочу с ними встречаться. Нет, они не опасны и никак не могут мне помешать. Просто не хочу их видеть.

Обычно выход отсюда находится сразу, но иногда приходится и поплутать. Бродить по лабиринтам коридоров у меня нет желания, и я вглядываюсь в полумрак впереди, надеясь отыскать там дверь. Нахожу. Даже несколько. Какая-нибудь из них обязательно окажется той, что мне нужна.

Смех резко бьёт из-за спины.

Оборачиваюсь.

Никого.

Только на полу в круге света тусклой лампочки лежит уголь. Тонкая хрупкая палочка угля для рисования.

Я любил рисовать углём. Углём и сангиной. Особенно по тонированной бумаге или по акварельным заливкам. Мягкие линии, прозрачная растушёвка. В последний раз я рисовал на третьем курсе. А потом как-то незаметно для себя прекратил. Сейчас уже и не вспомню, как правильно держать карандаш.

Зачем подсознание подсовывает мне этот кусочек отжитого прошлого? И что теперь с ним делать? Пройти мимо, или подобрать?

Смех дрожит под потолком, дробится, перекликается на разные голоса, звенит в ушах.

Подхожу, поднимаю уголь, засовываю в карман. Зачем – сам не знаю. Разворачиваюсь на каблуках и быстро иду к дверям. Мне хочется как можно скорее покинуть это место.

Смех катится следом, растёт, ширится, заполняет собою весь холл, давит.

Едва сдерживаю себя, чтобы не побежать.

Наконец-то, двери! Дёргаю первую за ручку – заперта. Вторая, третья… Пятая поддаётся. Выскакиваю, щурюсь на яркий свет и медленно вдыхаю воздух, успокаивая сердце, а за спиной закрывается дверь, отрезая меня от тусклого холла и звуков смеха.

Впереди знакомый пустырь, за которым виднеется школа. Этот пустырь тут всегда. Вечно одинаковый, и разный одновременно. Обычно он приветствует меня густыми зарослями высокой травы, через которую приходится продираться, царапая руки и ноги об высушенные на солнце стебли. Несколько раз он оборачивался замёрзшей строительной площадкой, где наваленный глыбами лёд мешался с кусками цемента и смёрзшимся песком – пока пройдёшь от одного конца до другого десять раз можно успеть навернуться.

Сейчас же местами на пустыре растёт невысокая колючая травка, с просветами иссохшей серой земли, раскуроченной тракторами. То тут, то там виднеются металлические ящики, гнутая арматура, ржавые трубы, брошенные кабели и проволока.

Иду быстро. Мне плевать на чистоту брюк – мне нужно дойти до конца.

Если попасть на территорию школы, то там придётся долго бродить, но чуть левее есть небольшая аллейка, ведущая прямиком к моему дому, и я сворачиваю на неё.

Странное дело: деревья вроде бы должны затенять аллею, делать сумрачной и таинственной, но солнечный свет пронизывает лучиками кроны и наполняет прозрачным золотом воздух. Дышать здесь легко и спокойно. Возле деревьев на раскладных стульчиках, или просто на целлофановых пакетах, расстеленных прямо на траве, сидят подростки. У каждого на коленях планшет, а в руках – карандаш и резинка. Художники на пленере.

Когда-то давно и я вот так же сидел и быстрыми штрихами рисовал жука по памяти. По памяти, потому что насекомое, не дожидаясь, когда я закончу его рисовать, уползло в траву. А рядом сидел мой друг и вырисовывал прожилки листов, медленно и старательно. Он всегда рисовал медленно. Там, где я успевал сделать три зарисовки, он делал одну, но эта одна работа была всегда очень качественна. Мы были разными, и многие удивлялись нашей дружбе. А мы – просто дружили, и, казалось, что это будет вечно. А потом… Что же случилось потом? Как же получилось так, что мы разошлись? Я пошёл в одну сторону, он – в другую. И всё.

Быть может, именно он? Он ждёт меня в конце моего пути?

Я ускоряю шаг, и вслед несётся смех ребятни.

[Mari-ka]

продолжение

Вот и дом. Обычная панельная девятиэтажка. Здесь я жил в детстве с родителями. Я-сегодняшний уже давно живу в другом доме, в другом районе. Но во снах, когда иду домой, иду я именно сюда.

Непривычно светлый и чистый подъезд, подметённая лестница и зеркальные дверцы лифта. На лифте я не поеду. С ним вечно что-нибудь приключается. То кнопки седьмого этажа не оказывается, то нужно набирать какую-то хитрую комбинацию из пятнадцати цифр, до которой не вдруг догадаешься, то просто банально застреваешь. Я выбираю лестницу. Лестницы тоже чудят, но эти чудеса проще, понятнее.

"Из двух зол выбирай то, которое понятнее", – так говорил мой отец, и всегда выбирал самый сложный путь. А потом смеялся сам над собой. Он вообще любил смеяться. Только в последние годы жизни в его смехе появилась горечь, а ещё он стал чаще бывать дома и подолгу разговаривать со мной. Это я потом уже понял – почему, а тогда не знал. Мне не сказали. Он вообще никому не сказал, что болен. Мать и то выбила из него признание с трудом. Но об этом я узнал позже, а тогда мне казалось, впереди у нас целая жизнь. Пусть не вечная, но всё-таки жизнь. И торопиться некуда. Поэтому я не очень-то и внимательно слушал его, старался поскорее улизнуть из дома, и всё откладывал рисование портрета, который когда-то пообещал ему сделать. Думал, что ещё не готов, что ещё не научился всему. А когда научился, было уже поздно.

Портрет.

Я запинаюсь. Чуть не падаю.

Портрет! Уголь на полу, рисующие дети…

Дыхание перехватывает, а в голе застревает ком.

Родительский дом, дети, уголь и смех – подсказки подсознания! Смех. Это его смех!

Глаза отчего-то щиплет, и я срываюсь на бег. Мчусь наверх. Пятый этаж, шестой, седьмого нет, за шестым сразу идёт восьмой. Не страшно. Седьмой будет самым последним. Я знаю! Ещё один пролёт.

Девятый.

Оглядываюсь. Взгляд выхватывает старую лестницу на крышу, и я, спотыкаясь, бегу к ней. Лезу наверх. Люк не заперт. С шумом распахиваю его и выскакиваю наружу.

В лицо бьёт ветер, вышибает из глаз слёзы. Заслоняюсь рукой, снова оглядываюсь. Где-то здесь должна быть дверь. Должна быть!

Но её нет.

Я медленно опускаю руку, ещё не веря до конца своим глазам, и слышу смех. Он льётся откуда-то сверху.

Поднимаю голову.

Там в синеве парит круглый островок, и от него к дому тянется верёвочная лестница. Несмотря на сильный ветер, она висит ровно и неподвижно. Она ждёт меня.

Одеревеневшими руками цепляюсь за верёвочные перекладины. Карабкаюсь. Мне кажется, что проходит вечность, а может, и не одна, когда я всё же достигаю цели. Дно дома-островка оказывается деревянным. Только вот никакой двери, никакого люка в нём нет.

Паника стучится в рёбра.

Я хватаюсь одной рукой за лестницу, второй напираю на дерево – бесполезно. Хоть бы что-нибудь острое, хотя бы ножик, чтобы пропилить, прорезать, продолбить. Шарю по карманам. Пальцы нащупывают уголь – хрупкую тонкую палочку. И паника отступает.

Это же сон. Мой сон!

Вдыхаю воздух полной грудью, и на одном выдохе рисую над головой круг. Несколько штрихов на дальней стороне круга – петля, пара линий на ближней – ручка. Вдох – выдох. И нарисованный люк превращается в настоящий. Он легко распахивается от моего толчка, а через мгновение я уже лежу, раскинув руки, в комнате на деревянном полу и смотрю на небо.

Оно большое, это небо. Просто огромное. И безумно красивое. Им хочется любоваться бесконечно. Глядя на это синее спокойствие, я начинаю понимать, что вся моя беготня ни к чему. Потому что некуда спешить. Прошлое не нужно догонять, не нужно искать. Прошлое всегда с нами. В нас. Все, кого мы потеряли, кого забыли – они все остаются, нужно только уметь обернуться.

Мне осталось сделать последнее, чтобы увидеть его. Кого же? Кто он?

Резко встаю, оглядываюсь и замираю.

Светлая комната. Распахнутое окно с прозрачной занавеской. На полу хаос из кистей, красок и альбомных листов с зарисовками. По стенам висят картины без рамок. Рамки стоят у стен на полу вместе с другими картинами. А посередине стоит мольберт и на планшете белеет чистый лист.

Комната расплывается перед глазами из-за влажной пелены.

Это мои картины, мои холсты. Моё…

Я…

Как я оказываюсь у мольберта – не помню. Я ничего не вижу. Вижу только свою руку, уголь в ней и лист бумаги. И начинаю рисовать лицо, которое никогда не мог рассмотреть. А из горла рвётся наружу смех. Тот самый смех.


(с) Преслер М. aka Mari-ka
9 октября 2010 г.

[Нильс-ойка]

Прочитал второй раз, честно пытаюсь понять смысл написанного - не могу.
Сон. Тревога. Хождения. Исход.

Все-таки это хорошо - понимать кто ты и где ты.

Какого чёрта я слежу за вывихами чьего-то сонного сознания?

[Нильс-ойка]

Но, как бы там ни было, автор - несомненный талантище, и в победителях конкурса он по праву.

[Михаил Лысенко]

Я подкидываю вам мух. А вы уж сами разбирайтесь, что с ними делать: прихлопнуть или слона раздуть.

Обожаю тех, у кого есть мухи в голове. Без них человечество застынет и деградирует.
Понять сон - всё равно, что пытаться добраться до истинных помыслов женщины. Бессмысленно! Поэтому принимать дозу женщины и дозу сна нужно по ощущениям - интуитивно и с удовольствием.

[Mari-ka]

Нильс-ойка, за "несомненный талантище" спасибо )) Это всегда греет душу. Особенно сейчас, когда я нахожусь в каких-то сомнениях.
Я знаю за собой, что я умею выстраивать произведения, а ещё я очень сложно мыслю. Это с одной стороны - хорошо. А с другой стороны - плохо. Надо учиться как-то проще мыслить. Ну хотя бы для разнообразия.
В рассказе же, на самом деле, всё имеет свою логику и символику. Каждый момент находится именно там, где и должен находиться. Весь этот путь, который состоит из каких-то символичных домов, дворов, площадок - на самом деле это путь назад. Герой идёт через свою жизнь обратно в детство, туда, где он себя потерял. Возвращается к себе. В себя. Если интересно, то я могу постараться расшифровать символы. Но в принципе, если присмотреться, то там и так становится всё понятно. Прежде чем запостить сюда этот рассказ, я давала не одному человеку его прочитать, и все они понимали. Возможно понимали не все детали. Но детали - они на то детали и есть. К ним приглядываться нужно ))

Михаил Лысенко, спасибо за отзыв )) Понимать этот сон, действительно, можно как логически, так и интуитивно. Всё зависит от того что у кого больше прокачено )) Тем более, что некоторые моменты вовсе не придуманы, а взяты из снов ))

[Pilot]

Сообщение от Mari-ka

а ещё я очень сложно мыслю

Mari-ka, Такое заключение о собственных особенностях вызвало у меня
двойственное чувство. Во-первых: существует теория относительности,
во-вторых: хотелось бы узнать: вам об этом говорят, или сами дошли?
Перестали понимать собственные мысли? А может круг общения стоит
сменить?
Ваш рассказ «Смех» и «Чёрный человек» Есенина –
близкие родственники. Сюжеты на поверхности. Они как раз об этом.
Человеку, чтобы увидеть себя надо приложить неимоверные усилия.
Он увидит, сделает вывод, который ему нужен и будет жить с ним
некоторое время, пока не понадобиться другой вывод.




«Черный человек!
Ты — прескверный гость!
Эта слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...


...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах, ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала!
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало.

[Mari-ka]

Pilot, такое моё заключение основано, разумеется, не не том, что я перестала понимать свои мысли. Себя я всегда очень хорошо понимаю )) и за одно стараюсь понимать других )) И про теорию относительности я тоже осведомлена, поэтому на истинности не настаиваю ))
А основаны мои выводы и на собственных наблюдениях за собой, и на посторонних мнениях. Мне, как мастеру литературных ролёвок, приходится очень много и часто общаться с игроками. Игроки люди разные и разносторонние, и они не раз говорили мне о концептуальности и сложных сюжетных построениях моих игр. Я склонна верить этим людям )
Да ещё вот у меня недавно появилось настроение написать сказочную повесть. Настоящую, волшебную, искреннюю, с добрым юмором - детскую. Ну, Вы, я думаю, представляете, что это такое ) Так вот, я начала вспоминать старые задумки, идеи, сюжеты, и поняла, что они слишком сложные для этого, там слишком запутанные миры, герои, задачи, слишком всё неоднозначно. Вот и получается, что настроение есть, а идеи подходящей - нет.
Поэтому я и хочу научиться мыслить (читайте - писать, воплощать, придумывать) как-то проще, не накручивать символы, не перегружать. Надеюсь, у меня это получится, в конце концов ))

[Pilot]

Сообщение от Mari-ka

старые задумки слишком сложные для этого,

Mari-ka, "Настоящее, доброе, искреннее" - не детское.
Деток уже испортили. И они забросают Вас помидорами.

Сообщение от Mari-ka

идеи подходящей - нет

начало дарю:
"Заколбасило тётю Марику на готах..."
Представляете какая ёмкость. Без работы не останитесь.

[Mari-ka]

Нет. Я лучше другое начало придумаю. Примерно такое:
"Бывает так: вот начнёшь с человеком нормально, по-людски разговаривать. Думаешь - человек перед тобой сидит. А в ответ - только кривлянье. И сразу понимаешь: зря заговорил. Не человек перед тобой, а обезьянка."
Только это, к сожалению, не детская сказка.
А сказку я всё-таки когда-нибудь напишу, и Ваша помощь в ней мне будет не нужна )