Идейный враг

Мари Пяткина · 29.11.2010, 19:22

Давно ничего не выставляла, уж простите, как-то так сложились все мелочи и крупности, что и ходила мало где и др. и пр.
Ну вот такой вот расказек есть пустяшный, может женщин растрогает.
__________________________________________________ ______________

Лес на дальнем берегу стоял неподвижно, словно нарисованный на фоне бледного, в дымке, неба.
Данила возился у воды. Вёл себя разумно, слишком близко не подходил, то камешки бросал, то палкой возил по песку: послушный мальчик. Лера смотрела на вечернюю речную гладь. Люди на лавках пили пиво, разговаривали; девочка купала рябого весёлого пса.
«I am the captain of my pain…» - выводил истерическим, страстным голосом Кейв в наушниках. Над водой стлался дым от костра, вдалеке белела лодочка. «Вот отдам Данилу в садик, снова стану рисовать!»
Рядом с Даней прошёл квадратный мужик, батискафом погрузился в воду и шумно поплыл.
- Ну даёт! - прозвучало рядом, вплетаясь в голос Кейва.
Лера повернулась.
На лавке сидел молодой человек. Высокий, плечистый, с губами и подбородком молодого Элвиса Пресли, коротко стриженный, в светло-голубой футболке. В одной руке початая бутылка «Немирова», в другой – жёлтая конфета на палочке. На запястье каучуковый браслет с золотой бляхой - голова Горгоны.
- Версаче, - проследив взгляд, сказал парень. – Коллекционный.
Он приложился к бутылке, заглянул Лере в лицо и доброжелательно улыбнулся.
У него были удивительно неприятные глаза. Лера отвернулась и стала смотреть на ребёнка.
- Симпатичный у вас сын, - сказал парень, бутылкой указывая на Данилу.
- Это внук, - ответила Лера.
- А я Пушкин! – кивнул парень.
- Серьёзно!!
- И сколько бабушке лет?
Она ещё раз взглянула на парня и поняла, почему его глаза показались странными. Они были точно такого же цвета, как у Леры: зелёные. А так - милый парень.
- Сороковник, - сказала она снисходительно.
- Никогда бы не подумал! – удивился парень, отхлебнул, поморщился и снова кивнул на Данилу: – А как же так?
И тут Лера неожиданно для себя выложила незнакомому человеку всю историю своей «старости». Парень умело подгонял вопросами, кивал, прихлёбывал из бутылки, занюхивал конфетой и доброжелательно улыбался. Зубы у него были белые и ровные.
- Ну, а вы думали, - сказал новый знакомый, наконец, – что у вас самой дырка, а у дочери – отверстие? Конечно, дети вырастают.
Лере сразу стало скучно. Она забросила сумку на плечо и пошла забирать Данилу. Парень в голубой футболке остался сидеть на лавке.
«Неприятно, - думала Лера дома. – Впрочем, сама виновата, нечего язык распускать».
Но собеседник вспоминался несколько дней, особенно, браслет от Версаче. «Буржуй! – сердито фыркала Лера. – Свинорылый спекулянт! Ну, не свинорылый…»

В четверг Даниле привили гепатит С, после которого он еле утешился бубликом. От еды никогда не отказывался, нет ничего приятнее внука с хорошим аппетитом.
Они стояли на автобусной остановке, когда неподалёку зашумели. Собралась толпа зевак; Лера тоже с любопытством вытянула шею.
С асфальта поднимался её недавний пляжный знакомец, над ним нависал здоровенный мужик. Подбородок знакомца залит кровью из рассечённой брови; кровь на щеке, на шее, на элегантной футболке цвета хаки.
Верзила замахнулся – парень нырнул под него. Потом Лера даже глазом не успела моргнуть, как мужик оказался сбитым с ног. Знакомец, словно танцуя, отступил на пару шагов, спокойно и многообещающе сказал:
- Поднимайся!
Верзила медленно встал, знакомец молча двинулся в атаку. И, прежде чем верзила успел замахнуться, нанес удар ногой в грудь, и снова свалил его. Отскочил на метр, коротко бросил:
- Поднимайся!
В глазах у парня горел азарт, он широко улыбался. Публика одобрительно зашумела – он красиво дрался. «Забьёт!» - с ужасом подумала Лера и оглянулась в поисках милиции.
В этот момент подъехал автобус. Верзила неожиданно резво подпрыгнул и юркнул в салон. Знакомец бросился следом, вскочил на подножку и придал беглецу ускорение, заехав кулаком в затылок, после чего сошёл.
Автобус уехал. Парень обвёл зевак глазами и увидел Леру с Даней.
Толпа стала медленно рассасываться.
- У вас не найдётся платка? – спросил парень.
Выглядел он ужасно.
- Да, конечно! – Лера засуетилась, полезла в сумку. – Вот, возьмите влажные салфетки…
- Надо же было эту сволочь встретить! Отвратительный тип, - сказал знакомец с досадой. – Я пойду?
- Погодите! Вам в больницу надо! – взмолилась Лера.
- Ерунда, из брови всегда много крови.
Знакомец махнул рукой и внимательно посмотрел на Леру.
- Пожалуйста, не подумайте обо мне плохо. Хотите, вас домой подвезу? Я вон там припарковался. За сигаретами, называется, сходил.
Он брал салфетки - одну за другой, вытирал лицо. Салфетки быстро пропитывались алым. Лера подумала о соседях и отрицательно покачала головой.
- Дяде бо-бо? – спросил Данила деловито. – У дяди вава?
И протянул парню недоеденный бублик. Тот рассмеялся и произнёс:
- Вы на речке каждый день гуляете? Приходите на пляж сегодня вечером.
- Я не знаю, - Лера пожала плечами. – Не думаю, что получится.
- Меня Дмитрием зовут, - представился парень, обтирая Элвисовский подбородок.
В этот раз на запястье болталась белая цепочка из крупных звеньев, с какими-то бочонками.
- Коллекция «сталь и бриллианты», - пояснил он.
- А мне не плевать, что вы носите? – вежливо спросила Лера. – Хоть коллекцию «кино и немцы»!
А потом и автобус подошёл. Дмитрий остался на остановке с пачкой салфеток.

Он называл себя не Димкой, Димоном, Димасом – а Дмитрием. Был младше Леры на семь лет и совершенно чужим. По взглядам, образу жизни – полные противоположности. Она, со всей своей непрожёванной неформальностью, сказками Гофмана, музыкой и картинами, которые так редко продавались. И он – вполне успешный человек с движимым и недвижимым имуществом, с двумя машинами – красной и серебристой (в марках Лера не разбиралась).
Взахлёб говорили часами обо всём на свете: от ушных палочек и нигерийских верований до экономического кризиса. Постоянно ругались из-за убеждений, доходило до прямых оскорблений.
- Сволочь!
- Гадина!
И молчок на три дня. Слава Тебе, Господи! Вроде отстал. Лера зачем-то покрасила волосы, купила джинсы в обтяжку. Ходила, напевая, а потом её снова несли на пляж какие-то черти. Дмитрий, конечно, был там. Гладко выбритый, коротко стриженный, каждый день в новых шмотках, он так искренне радовался им с Даней, что как-то сразу всё прощалось.

- Дим, а какие у нас с тобой отношения? – спросила Лера однажды.
Данила собирал лимонно-жёлтые, шуршащие листья и круглые каштаны.
- Тебе так нужна определённость?
Лера задумалась и сказала:
- Неплохо бы. Мы ведь друзья?
- Даже не надейся! - рассмеялся Дмитрий. – Мы идейные враги.

Мари Пяткина · 29.11.2010, 19:24

И добавил серьёзно:
- У меня нет друзей, есть приятели, партнёры и враги. Друг – это человек, на которого можно полностью положиться, а я таких не встречал. И, тем более, не видел среди женщин.
- А что, женщины – не люди? Да они ни в чём вам, мужикам, не уступают!
Спорили с жаром, окончили сволочью с гадиной.
- Что тебе вообще от меня надо?! У меня семья, внук, в конце концов! Найди себе девицу и воспитывай!
- Обязательно найду!

Девица не находилась. Может, временами кто-то в Диминой жизни и мелькал, но надолго не задерживался.
С женой он разошёлся. Когда встретил Леру на пляже – праздновал развод, а так почти не пил и коноплю считал страшным, вредным наркотиком. Прийти в гости к Лере и познакомиться с мужем отказался наотрез, и Лера продолжала с ним гулять, всё больше впадая в странное наваждение.
Дмитрий отпускал комплименты. Устраивал допросы и сцены ревности, которые ставили Леру в тупик. Она никак не могла понять, по каким причинам неизвестно кому объясняет, что прошлась по рынку со знакомым, или что имеет полное право улыбаться соседу Тарасу. Избегая неприятных моментов с объяснениями, стала просто врать – никуда не ходила, никого не видела. Дима ловил её на лжи с большим азартом. Невинным тоном задавал вопросы, которыми по-ментовски мастерски загонял Леру в угол. Она неизменно впадала в ярость и уходила. В спину неслось:
- Гадина!
Она оборачивалась:
- Сволочь!

Бог его знает, чем он занимался, сам не рассказывал, а Лера не спрашивала. По утрам вставал поздно, по ночам где-то мотался. При встречах все три телефона в карманах его куртки надрывались криком. Дима постоянно отходил поговорить, возмущался: простейших вопросов решить не могут. Иногда срывался, не доругавшись с Лерой по какому-то болезненному социальному вопросу, и уезжал по делам. По многу дней бывал занят, тогда голос в трубке звучал отстранённо и задумчиво, но, в конце-концов, Дима всегда появлялся на пляже или в парке.
Когда Лера пыталась расставить точки над і, то приходила к выводу, что происходит что-то неприятное. Человек этот - чужой, движутся отношения не туда, куда должны, и лучше бы Дима поскорее нашёл себе девушку. Разве годится молодому, красивому и успешному мужчине оставаться одному?

Зимой гуляли по льду, катали Данилу на санках. Как подружки, жаловались друг другу на жизнь. Он - на бывшую жену, на партнёров, она - на дочку и мужа. Менялись советами, как дети фантиками. Было в этом что-то чистое, трогательное и в то же время – тёмное, пятном на совести. Наверное, то, что встречи были тайными, хотя, вроде бы, и нечего скрывать – ну, дружит с человеком, общается. Всё прилично. А сама уже давно не могла себя представить без прогулок с Димой, без долгих разговоров за чашкой кофе, пока подкупленный пиццей Данила молча лопал. Утешала себя: «В этом нет ничего плохого, при мне всегда ребёнок!»
Дима говорил, что хочет детей, но поначалу было не до них, а потом отношения с женой испортились, до сих пор звонит и треплет нервы.
Лера подробно расспрашивала о его жизни, рассказывала о своей. Так легко ей давно ни с кем не говорилось.
Дома спросила мужа:
- Помнишь, как мы с тобой говорили часами? Почему теперь всё не так?
- Исчерпали лимит, - буркнул муж и уткнулся в книгу.

На день рождения подарила Диме две книги со строгим наказом прочесть. Не прочёл, сказал, что времени нет, вообще, читал мало и неохотно. Слушал какую-то дрянь, в машине включал сопливое старьё или шансон, говорил, что это «душевные» песни, от Леркиной музыки фыркал, сочился сарказмом. Зато знал тысячи удивительных историй из какой-то далёкой сериальной жизни: про ментов, бандитов, кавказцев, проституток, вышибал, спортсменов, аферистов. Просто хоть книжки пиши.
Дима бесподобно умел доводить до белого каления. Однажды заметил, что у Леры неухоженные ногти, она страшно обиделась. Дома рассматривала руки, пытаясь понять, что в них не так. Хорошие ногти, чистые, обработанные пилочкой.
«Буржуйская рожа, спекулянт!»
На пляж от злости не ходила целую неделю и почти не скучала, думала, что всё благополучно завершилось, но, как назло, встретились в магазине: она - с упаковкой мяса, он – с бутылкой минералки. Через полчаса сидели в кафе с сияющими, как пасхальные яйца, лицами и, перебивая друг друга, делились событиями. Скакали с пятого на десятое, потом вспомнили о политике и снова поругались.
Всё вместе выглядело махровым идиотизмом.

На восьмое марта Лера получила огромные розы и стильную открытку с медвежонком. Идти домой с букетом нельзя, пришлось бы объяснять, откуда он взялся. Когда выбрасывала – плакала навзрыд, но открытку таскала в сумке и рассматривала, пока не затёрла.
На день рождения Дима подарил саженцы голландских роз – как-то случайно обмолвилась, что хотела бы купить, но дорого.
Положение становилось пугающим, серьёзно поговорили и решили расстаться.
- Ты пойми, как глупо, - говорила Лера. – Тебе надо семью создавать, а у меня внук, я тебе никак не гожусь!
Дима согласно кивал и мило улыбался.
После третьего расставания стало понятно, что ничего не выходит. Вокруг Лериной шеи затягивалась проволочная петля. Чем больше Лера дёргалась – тем туже петля сжималась.
Раньше она с гадливостью слушала гуляющих подруг, а теперь представляла страшные картины с собой в главной роли: свидания в гостиницах, она – в очках на пол-лица, потому что стыдно. Развод. Тягостный разговор с хорошим человеком - мужем, который ничего дурного не сделал, никогда не изменял, с которым прожили жизнь, вырастили дочь, растят внука. Недоумение взрослой дочери – мам, ты что?!
Это жизненная удавка, - сказала Лера как-то. – Мы схлестнулись и не можем расцепиться.
- Ага. Тебе удивительно идут эти серьги.
- Пойми, это неправильно, так быть не должно, - убеждала она.
- Лера, как ты ко мне относишься?
- Я тебя уважаю как личность.
- Ко мне с пятнадцати лет женщины как к личности не относились. Всё в постель лезли. А что такое личность?
- Ну, совокупность внутренних характеристик человека. Ты мне нравишься решительностью, целеустремлённостью, живым умом.
Допили кофе.
- Значит, будем расставаться?
- Давай.
- Ну, счастья тебе!
- Тебе тоже.
И в спину приглушённое:
- Гадина.
- Сволочь…

Лера крутила мясо на котлеты, разминала белую булку, взбивала яйцо. «Oh, how we danced and we swallowed the night…» - бодрячком погавкивал из динамика Вейтс. Лера притопывала ногой и радовалась, что утро славное. Про Диму всю неделю почти не думала, а если вспоминала, то без негатива – удачи ему! Данила стучал конструктором в комнате. Сноб крутился под ногами, чесался и тихо скулил ради обрезков.
- На, живоглот!
Вниз полетел кусок мяса со шкуркой, Сноб заглотнул в полёте и счастливо застонал. Здоровый беспородный кобель, подобранный приблудным щенком, чтобы двор стеречь, быстро стал всеобщим любимцем. За барское пристрастие к тёплой ванне и мягкому дивану получил кличку Сноб, от sin nobilis – без титула, а во двор, подлец, выходил только гадить.
«The Rum pours strong and thin, Beat out the dustman!» - прокрякал Вейтс.
В дверь позвонили.
Сноб захлебнулся лаем и бросился отрабатывать хавку. Лера вымыла руки, вытерла о фартук и пошла открывать. Сноб заливисто лаял и грозно прыгал – не заходи, порву! Продажный пёс, как и внук, не страдал отсутствием аппетита. Любой грабитель мог бы подкупить его конфетой.
- Пошёл отсюда!
Лера оттеснила пса ногой, открыла дверь и уставилась на подбородок и рот Элвиса Пресли. Чуть выше - прямой нос, над ним – самые замечательные и красивые на свете глаза, точно такого же цвета, как у Леры.
Это был конец, дальше можно и не дёргаться. Ну что такое человек со своей жалкой силой воли перед лицом судьбы? Пыль, ничтожество.
- Заходи, - сказала Лера и метнулась к зеркалу.
«Хорошо, что голова чистая, затрапезный фартук долой, рубашка в клетку и джинсы, сойдёт!» - Лера нервно поставила Диме тапочки мужа, Сноб перестал заливаться и стал деловито обнюхивать гостя.
- Посидим на кухне? Я хочу котлеты доделать.
- Сваришь мне кофе?
Дима проследовал на кухню, с любопытством оглядываясь по сторонам, за ним торопился Сноб, вилял хвостом: знакомился. Вышел Данила: посмотреть, кто в гостях; улыбнулся знакомому дяде, получил кусок булки и вернулся к конструктору.
- Сядь тут! – строго приказала Лера Диме, показывая пальцем на табуретку.
– Сиди на месте, понял?
- Понял.
Он сел и стал заигрывать с собакой. Сноб немедленно пустил слюни, полез лизаться как пьяный мужик и завалился на пол, животом кверху, чтоб почесали.
Руки у Леры почти не дрожали.
- А если бы тебе мой муж открыл? – спросила она.
- Я бы заказал у него шины или ещё что-нибудь, - ответил Дима весело, - а потом бы извинился, сказал, что ошибся. Но ты говорила, что в будни одна дома? Дочь учится, муж на работе.

Мари Пяткина · 29.11.2010, 19:25

Лера занималась обедом и с перепугу молола языком. Дима послушно сидел на табуретке, слушал Вейтса и даже не морщился. С удовольствием съел котлету с кусочком хлеба, выпил чашку кофе. Вторую котлету целиком скормил псу. Сам ел ужасно смешно, смотреть было приятно. Лера накормила Данилу, сварила ещё по чашке кофе и повела гостя на веранду, курить. Там стояли специальные скамейки, кресло-качалка и чугунная пепельница-ёж - все дома дымят.
Курили нервно, переглядывались, было понятно, что пора целоваться. Но когда Дима взял Леру за голову над ухом и дважды мягко поцеловал в губы, она замерла, как птичка. Потом заплакала, Дима погладил по руке, и слёзы иссякли.
Господи, каким он был нежным. Лера даже подумать не могла, что такой большой человек может быть таким ласковым и таким деликатным. Целовались с большим увлечением, сердце у Леры бешено скакало, голова кружилась. Иногда из комнаты слышался топот, тогда они распадались по разным скамейкам, хватали сигареты. Забегал Данила, недолго крутился и убегал по своим делам, и они снова бросались в объятья. Дима оказался невероятно приятным на ощупь, иногда он смешно вздрагивал, словно его било током, и глаза у него блестели.
- Нет, туда не надо! - и взяла его за руки.
- Как скажешь.
- Дим, я тоже очень хочу, меня можно сорвать как яблоко, но если я тебе отдамся, то не прощу себе этого.
- Кстати, я тебя люблю.
- Бедные мы с тобой, бедные!
Они обнимались и жалели друг друга, потом снова начинали целоваться и делали невинные лица при появлении любопытного малыша. Потом Дима усадил Леру в кресло качалку, сам уселся ей на колени: никуда не деться. Придерживая рукою за лицо, целовал страстно и нежно, гладил шею, играл грудью. Лера обнимала мускулистый торс, иногда отталкивала, упираясь в живот. На джинсах у Димы – красивый ремень с тяжёлой пряжкой. Джинсы узкие, мешают ему. Качались в кресле, потом перебрались в угол веранды и целовались стоя. Присел на корточки, погладил бёдра.
Лера почему-то боялась Димы и всё время заглядывала в глаза. То ли мысли прочесть пыталась, то ли своими поделиться хотела.
На кухне с грохотом упала кастрюля. Это Сноб взгромоздился на стол и пожирал остывшие котлеты.
Вечером она старательно обходила мужа, не приближаясь к нему ближе, чем на метр. Муж на кухню – Лера с кухни, муж в комнату – Лера прочь. С ужасом думала, что он может подойти, поцеловать, и тогда она просто умрёт. Разговаривала громко и фальшиво весело. В глаза старалась не смотреть. Переоделась и облилась духами, чтобы не услышал запах чужого одеколона.
Что-то закрылось в Лериной душе на замочек, наверное, совесть: стыда не чувствовала. С ней происходило странное: было весело и страшно, и – а, плевать!
На всякий случай стёрла Димин номер в телефоне – всё равно знала на память. Теперь они почти не говорили при встречах. Забивались в какую-то глушь и остервенело целовались, если Данила не смотрел в их сторону.
- Ты придёшь ко мне ещё?
- Нет.
- Почему?
- Если я приду, то просто возьму тебя, и всё. На кухонном столе, на полу или на веранде. Потому что я безумно тебя хочу. Потом будешь плакать, жалеть, получится, что я тебя обидел. Лучше ты ко мне приходи!
И смеялся, показывая белые зубы.
- А куда мне внука девать?!
- Оставь дочери.
- Она учится!
- В субботу приди.
- А что я скажу моим?
- Ладно, я шучу.
Данила очень выручал Леру своим присутствием. Она утешалась, что целоваться с Димой - ещё полбеды, но вся беда была в том, что Лера перестала видеть в нём личность. Идейный враг оказался здоровым, красивым самцом, очень привлекательным физически.
Койка неотвратимо приближалась. Этого хотелось, об этом мечталось перед сном и, особенно, спросонья, и этого было категорически нельзя – как потом жить?
Иногда по старой привычке ругались из-за мировоззрений.
- Так бы и врезала тебе!
- Терпи. Мне вот хочется тебя затрахать до смерти, и ничего, держусь ведь?
Лера прекрасно понимала, что влюбилась, что не сможет по своей воле бросить Диму, поэтому начала молиться. «Господи! – просила она. – Пусть он себе кого-нибудь найдёт, а?» Завела привычку, проходя мимо церкви, ставить свечку, чтобы Дима устроил свою личную жизнь без неё.
Ничего не помогало. Видимо, у Господа Бога были на этот счёт другие планы.

Как-то вечером внезапно закончилась соль. Лера накинула куртку и пошла в магазин. Купила много ненужного, вышла и на парковке увидела знакомую машину. Дима сидел за рулём и клацал телефоном. Лера хотела пройти мимо, вернуться назад в магазин, но вместо этого подошла к машине, открыла дверь и села рядом.
- Что делаешь?
- Так, стою.
- А почему тут?
- А вдруг ты за спичками выйдешь?
А ещё он ни разу не позвонил, когда Лера не могла говорить. Просто поразительно чувствовал.
Дима немного отъехал от магазина, выключил свет в салоне, крепко обнял, стал целовать настойчиво и властно.
- Поехали ко мне?
- У меня совсем нет времени, - задыхаясь, ответила Лера.
- Скажешь, что подругу встретила…
Какие у него руки замечательные были. Лера схватила одну, поцеловала пальцы.
- Не могу!
- Ты просто не хочешь, Лера. - Дима заглянул в её глаза. - Если бы хотела, давно бы нашла возможность прийти.
- Дима-а! – простонала Лера, морщась. - Я не могу изменять мужу! Это нечестно!
Он забрал руку, нахмурился. В салоне тучей сгустилась ссора.
- Чё ты крутишь мной? – спросил зло.
- Но я ведь не хотела ничего плохого! – оправдывалась Лера: - Не знаю, как так получилось!
- Надо было трахнуть тебя тогда, дома.
Лера оторопела.
- Хорошо, что я твою коллекцию баб не пополнила! – ответила сердито.
-Только потому, что я тебя пожалел! – сказал Дима и фыркнул. – Пошла вон!
- Сволочь! – Лера схватила пакет и выбралась из машины.
- Гадина! – Дверца хлопнула, машина сорвалась с места и уехала.
Во дворе встретил муж.
- Где была так долго? – спросил он. – Я уже волноваться начал.
- В магазине только одна касса работала, - даже глазом не моргнув, солгала Лера, словно всю жизнь врала мужу.

Злилась на себя, на Диму, на мужа, на дочь, даже на Данилу. «Дура, гадина! - думала Лера и молилась: – Господи! Когда это пройдёт?»
С ребёнком учила буквы:
- А, аист, - и рисовала фломастером смешного аиста. – Б, баран!
Из-за буквы таращился баранчик.
- В, ворона, Г, губы, Д – Димочка, солнышко, буржуй, сволочь!
На рисунок закапали слёзы, фломастер полетел на пол.

Дима не звонил. Видно, нашёл себе девушку. Вместо того чтобы радоваться, Лера ревновала и плакала. Перестала убирать в саду и дома, только еду готовила.
У знакомого аптекаря взяла упаковку нозепама, спросила, как пить. От таблеток ходила вялая, в голове был сумбур, реальность – как в тумане. Автоматически выполняла домашнюю работу, но слёзный потоп прекратился.
«У меня семья, внук на руках. Сорок лет – это всё. Самое лучшее со мной уже случилось, впереди только климакс. Как ни дёргайся, через десять лет будешь иссохшей старухой. Рожать я больше не хочу и боюсь. Мужа бросать не имею права. И не имею права уродовать жизнь Диме. Пусть ищет себе девушку!»
И, чтобы успокоиться, Лера глотала таблетки. Оказалось, что от двух таблеток сознание замыкалось в каком-то ящике. Пусть так.

Через неделю Дима нашёл их в парке. Небритый, взлохмаченный, мрачный, взгляд тяжёлый. Обалдевшая от нозепама Лера даже не смогла обрадоваться, смотрела на него с ужасом, как на демона, который пришёл мучить.
- Отпусти меня, а? – попросил Дима, кусая губы.
- И ты меня отпусти!
Дима закурил, протянул сигарету.
- Мы уже год общаемся, ты знаешь? Я ровно год назад развёлся.
Данила увидел Диму, подошёл с улыбкой, взгромоздился к нему на руки.
- Я к бабке ходил, - сказал Дима. – Уже давно. Чтобы отворот сделать. Ничего не помогает.
- А я свечки в церкви ставлю, - заметила Лера.
- Девушки все убогие. Глупые, пошлые, уродины… Руками тебя помню, понимаешь?
- Я прямо собака на сене какая-то.
- Бросай мужа, уходи ко мне.
- Не могу! – простонала Лера. - Мы не подходим друг другу! Даже если бы я была не замужем, мы бы всё равно замучились.
- Тогда будем прощаться совсем. Хорошо? Потому что я тоже не могу, – устало сказал Дима.
- Будем прощаться, - как эхо повторила Лера и обмерла.
Неужели всё закончено? Ссоры, разговоры, прогулки? Такого быть не может.

Мари Пяткина · 29.11.2010, 19:25

Дима мягко ссадил Данилу с коленей, улыбнулся. Из сумки вынул батончик, дал ребёнку.
- Ну, пока! - он встал с лавочки.
- Пока, - равнодушно кивнула полумёртвая Лера.
Смотрела, как он уходит, красивый, широкоплечий, и глотала слёзы.
Дома выпила ещё две таблетки – снова в ящик. Голову сдавило тугим обручем. Только теперь сквозь глухие стенки проникали какие-то взвизги. Это корчилась душа, а Лере казалось, что в саду кто-то пилит деревья. Выглянула из дому – никого. «Я, кажется, схожу с ума!» - подумала Лера. Надела садовые рукавицы и пошла убирать клумбу. Возилась озлобленно, от работы голова стала меньше болеть. У калитки появилась соседка. Она колебалась в воздухе, дрожала, сливалась с забором.
- Лера, ты слышала, какое несчастье у Ерёменков? – резко прозвучало в тишине Лериных мыслей.
- Какое? – она отложила сапку, подплыла к калитке.
- Ребёнок умер. Вдохнул пуговицу, не спасли малыша. Представляешь? Такое горе.
Лера тупо слушала, сквозь нозепамный туман.
- Такие люди славные. Она порядочная, верующая. За что такое горе? – вздохнула соседка. - Господь карает праведных, а грешных оставляет.

Леру пронзил животный ужас. Она бросилась в дом, к Даниле – нет, всё хорошо. Спит малыш, ничего не вдохнул. Кое-как отдышалась, съела ещё таблетку, легла рядом с ребёнком и проспала до вечера, он проснулся первым, теребил, пытался разбудить, лез в глаза, садился сверху.
Снился мрак сплошной, встала Лера разбитой. Кое-как сварила суп, накормила голодного Сноба. Гулять с внуком не пошла, включила мультик «Тачки». Пыталась смотреть вместе с ним – лишь бы не быть наедине с этими чёрными взвизгами и страхом. Досмотрела до места с летящим памятником. «Улетай, Стенли! – хрипло сказал микроавтобус. - Пари!»
Лера начала плакать и никак не могла успокоиться. Выпила ещё две таблетки, с трудом пришла в себя, вернее, снова вернулась в замкнутый ящик. Умыла лицо – из зеркала глядело что-то страшное. В отвращении давясь слюной, накрасила глаза, чтобы скрыть следы истерики.
Пришёл муж, затем дочка – скоты, твари, вся жизнь насмарку! Стараясь улыбаться, накрыла на стол. Прибежал Данила, стал ласкаться к матери – мало её видит.
- Чего ты постоянно к окну бегаешь? – спросил муж подозрительно.
- Да так. Кто-то из соседей целый день пилит.
Муж посмотрел странно, ничего не сказал.
- У Ерёменков ребёнок умер, - сказала Лера севшим голосом.
- Ужасно! – покачала головой дочка, угощая Данилу супом.
Ребёнок ел нормально, не давился. Говорили про смерть, Лера удивлялась, что речь льётся осмысленно. Соседи продолжали с визгом пилить дерево, но, кажется, кроме неё, это никому не мешало.
- Ты какая-то странная в последнее время, - заметил муж. – Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.
- Устала, - вздохнула Лера.
- Мам, ты ведь дома сидишь? – удивилась дочка. – Можешь отдохнуть.

Весь вечер Лера следила за собой, чтобы не брякнуть лишнего.
«У меня затяжная истерика, попью нозепаму, и всё пройдёт! Главное, чтобы никто ничего не узнал!»
На ночь – ещё две таблетки. Лера помыла и уложила Данилу. Ребёнок выгнал деда в другую комнату, спал рядом с бабушкой – привык. Легла и провалилась в зыбучий кошмар. Вскочила посреди ночи от визжащей пилы.
- Нет, это невозможно! Надо сказать, чтобы прекратили! – раздражённо шепнула Лера вслух.
Натыкаясь во мраке на мебель, она искала, что надеть, нашла рубашку в клетку. Вышла во двор – тихо, лишь на кухне попискивал во сне Сноб. Может, это он визжит пилой?
Дрожащими руками закурила сигарету, попыталась успокоиться, но что-то было не так. Что-то страшное давило горло. Запах. Лера вскинула руку, понюхала плечо – рубашка пахла одеколоном Димы. Она была в этой рубашке, когда целовалась с ним на веранде.
Ещё две таблетки - и долгожданная коробка. Глухая, пустая. Лера опустилась на пол. Подошёл Дима, сел рядом, целовал, заглядывал в глаза. Очнулась, оттолкнула рукой лижущегося пса, кое-как встала. Шатаясь, выволокла собаку на веранду и там закрыла.
Морщась от давящих взвизгов пилы, стала думать, как имитировать несчастный случай. Голова у Леры раскалывалась, во рту - жёсткий металлический привкус. Из стены высунулась жуткая рожа, подмигнула, превратилась в Диму и втянулась назад. «Дразнится, сволочь!» Лера взяла нож и обошла всю квартиру. Данила, муж и дочь спали. Она постояла с ножом в тёмной гостиной, посмотрела выключенный телевизор. Вернулась на кухню, включила газ, открыла духовку и села на пол. «Да, так всем будет лучше!»
Через час встал разбуженный надрывным собачьим лаем муж. На кухне горел свет и воняло газом. Лера сидела на полу, облизывала красные губы и быстро моргала блестящими глазами. Из ноздрей – две тонкие полоски крови в рот. Она радостно улыбнулась мужу и сказала:
- Скажи им, чтобы не пилили? Тебя послушают!

Эскорт остался в коридоре – муж и дочь с Данилой.
- Нервное истощение. И нозепам вам никак не подходит. Как вы умудрились упаковку за неделю выпить? Вот и галлюцинации, - сказал лысый, как бильярдный шарик, доктор. – Валерьяночки попейте, а на ночь – вот эти таблетки, одну штуку. Ещё лучше – съездить куда-нибудь, отдохнуть. Хоть неделю на море. Чаёк на травках, в той же аптеке купите. А как вернётесь – снова ко мне.

На море Лера ехать отказалась – Данилу некуда девать, а с ним вдвоём после недавнего цирка ехать страшно. Отсыпалась несколько дней, потом достала с антресолей ящик с красками, заброшенный после родов дочери, грунтованный старый холст. Пила чай во дворе, под раскидистым старым орехом, читала Гауфа, курила и рисовала.
Возле клумбы с астрами Даня таскал за уши Сноба, пёс в шутку рычал.
Длинные сиреневые тени на сером гравии дорожки неестественно красивы. А на толстых, тёмно-зелёных ещё листьях подсолнухов - яркие оранжевые мазки, ярче, чем увядшие венчики цветов. Словно не закатное солнце прощалось с Лериным двориком, а кто-то грубо размазал краски, вытирая кисточку обо что попало. Иногда вечерний свет ложится так причудливо, будто у Господа Бога выпала свободная минутка позабавиться импрессионизмом, и становится мир нереальным, сказочным.
После катарсиса наступает либо смерть, либо выздоровление. В душе царило спокойствие, Лера улыбалась.
- Мама, это кто? – спросила подошедшая дочь.
- Никто, фантазия, - ответила Лера весело.
- Губы красивые.
- Как у Элвиса Пресли! Ты ребёнка покормишь?
Дочка забрала Данилу и увела домой.
Ветер потряс ветки над головой, к ногам шлёпнулся влажный коричневый орех. Лера раздавила его ногой, очистила нежные шкурки и съела. Вкусно.
Она водила кисточкой по холсту, мыла её в масле, вытирала пятнистой тряпкой и думала со светлой грустью: «Будь счастлив, мой милый, хороший, красивый идейный враг! Не думай обо мне, не вспоминай. Всё прошедшее – дурной сон. Проснись и живи с чистого листа. Я отпускаю тебя. Улетай, Стенли! Пари!»
Рядом с Лерой упал ещё один орех.
- Милый, но сволочь, - шепнула она, стряхивая остатки любовного морока.
Сентябрьский ветер донёс в ответ, словно передразнивая:
- Гадина!
А может, ей просто показалось.

(с) Мари Пяткина