Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка

Вернуться   Стихи, современная поэзия, проза - литературный портал Неогранка, форум > Лечебный корпус > Амбулатория



Ответ
 
Опции темы

Прасковья - женщина без возраста (часть 1)

Старый 28.07.2013, 13:17   #1
Пациент
 
Регистрация: 20.06.2013
Адрес: Выйду из состояния амнезии, вспомню
Сообщений: 165

Прасковья - женщина без возраста (часть 1)


- Тётя Катя, тётя Катя! Идите быстрее…Вас бабушка зовёт… там… там Серёжка умирает! - дрожащим от слёз и быстрого бега голосом вопил внук бабы Прасковьи Юрка, стоя в проёме двери.
- Тю, на тебя, окаянный! Чего несёшь? Как - так умирает? А мамка где? – вскинув на мальца удивлённые глаза, и едва не уронив горячую сковородку, спросила женщина.

- Да не знаю я! Бабушка за Вами послала, идите уже быстрее, а то помрёт он,- заскулил, как щенок мальчонка и бросился вон из дома.

- Ах ты, боже, да куда ж ты побежал? – крикнула женщина вслед вихрастому мальчишке, но тот уже исчез за калиткой.

- Витя, я к бабе Прасковье, стряслось там что-то,- крикнула женщина мужу, лежащему на диване перед телевизором, - смотри, чтоб картошка не подгорела.

- Угу, беги, скорая помощь ты моя, - буркнул, не отрываясь от экрана муж.

- Сгорит картошка, как пить дать, сгорит! Останемся без ужина,- подумала на бегу женщина.

Семья бабы Прасковьи жила недалеко, всего через один дом от дома Катерины. Подбежав к покосившемуся ветхому забору подворья бабы Прасковьи, Катерина услышала её истошный крик:

- Серёженька, внучек мой дорогой, да что ж ты удумал-то? У-уууу, господиии….

Катерина вбежала в избу и увидела, как бабка чёрной птицей носится от люльки с младенцем к дверям и обратно. Увидев вбежавшую женщину, она кинулась к ней:

- Катя, что делать-то не знаю, родимчик его бьет, вон пеной уже изошёлся.

Женщина кинулась к люльке, на ходу бросив стоящему в дверях и тихо поскуливающему в кулачок Юрке:

- Беги скорее к Игнатовым, скажи, чтобы скорую вызвали. Да покрепче в калитку стучи, а то не услышат за телевизором.

Юрка пулей выскочил из дома и бросился ко двору Игнатовых. Добежав, он стал изо всех сил колотить в высокие металлические ворота, на которых висела табличка «Осторожно во дворе злая собака». В свои девять с половиною лет он понимал, что от того достучится он или нет зависит жизнь его маленького братишки. Ведь телефон на их улице из всех семнадцати домов был только в этом доме. И то только потому, что дядька Борька был каким-то начальником на шахте.

Наконец в окне коридора вспыхнул свет, и приоткрылась занавеска. На пороге появился солидного вида мужчина лет сорока и грозным басом прокричал:

- Кого там черти среди ночи носят?

Услышав голос хозяина, залаяла «злая собака», белая болонка, которая выскочила из уютной будки, чтобы исполнить свой долг.

- Дядя Боря, вызовите скорую, пожалуйста. Серёжка помирает.

- Юрка? Ты что ли?- спросил мужчина, подходя к воротам – Заходи давай, что случилось?

- Не знаю я, скорую надо, быстрее,- заходился мальчик в истерическом плаче.

Мужчина понял, что ничего от него не добьётся и крикнул стоящей на пороге жене:

- Нюра, вызывай скорую, что-то там, у Проскурихи, с младенцем случилось, я к ней побегу.

Катерина подбежала к люльке и, взглянув на шестимесячного мальчика, увидела, как маленькое тельце корчится в судорогах. Изо рта ребёнка белой шапкой выбилась пена, лицо бледное с синеватым оттенком. Дыхание было прерывистым и судорожным. Женщина растерялась, но взяв себя в руки, схватила висящую на краю люльки пеленку и убрала с лица ребёнка пену. Быстро перевернула его на бок, чтобы он не захлебнулся, и вытащила изо рта язычок. Постепенно судороги стали слабеть, дыхание становилось всё спокойнее и ровнее, а лицо ребёнка перестало подёргиваться.

Прасковья упала на колени перед иконой, висевшей в углу комнаты, и читала «Отче наш». Она истошно била поклоны и в истерике заламывала руки. В глазах старушки были мольба и надежда. Её и без того покрытое сеткой глубоких морщин лицо сморщилось, как печёное яблоко, глазницы чернели темнотой безысходности, а сухонькое тщедушное тело било мелкой дрожью.

Катерина, склонившись над люлькой, не сводила глаз с ребёнка. Лицо младенца постепенно приобретало нормальный цвет, дыхание стало успокаиваться, судороги почти прекратились.
- Ну, слава Богу, кажись, минуло, - подумала она и вдруг заметила, что в углу комнаты, сжавшись в комочек, сидел пятилетний Пашка. По его испуганному и ничего не понимающему лицу двумя солёными ручейками текли слёзы. Он был похож на маленького испуганного зверёныша, затравленного собаками.

В избу, запыхавшись, вбежал Юрка

- Всё, ба, я достучался. Сейчас скорая приедет.

Следом за ним на пороге избы появились Борис в спортивных штанах с вытянутыми коленками и линялой майке, а через несколько минут пришла и его супруга Нюра в дорогущем стёганном атласном халате.

- Что тут у тебя за переполох, баба Прасковья? Любка-то, где? – спросил Борис.

Прасковья, с трудом поднявшись с колен, и повернув к мужчине горемычное лицо, сказала:

- Вот, Боря, Серёжка чуть не сконал, родимчик приключился. Любка-то? Да, пёс её стерву знает, где она. Уже неделю как нет её.

- Вот шалава! – ругнулся мужик и осёкся, глядя на безутешную старуху.

***
Любка беспутная дочь бабы Прасковьи была на их улице притчей во языцех. Была она красивой, как артистка, но жутко непутёвой бабой. Первого своего ребёнка, сына Юрку, она принесла в подоле своей матери ещё в пятнадцать лет, будучи ученицей восьмого класса. Кто был отцом ребёнка она, пожалуй, и сама не знала. Потому что в ухажёрах у неё числилось, как минимум, человек десять. Ухажёры были разнокалиберные - и старшеклассники, и мужики постарше. В посёлке поговаривали, что даже директор шахты почтил красавицу своим вниманием. С рождением ребёнка обучение Любки и закончилось. Её с позором, решением общего собрания школы, исключили из комсомола, а потом и из школы. Бабе Прасковье пришлось смириться и воспитывать внука. Может хоть с его воспитанием ей повезёт больше, думала она. А Любка, не успев оправиться от родов, уже снова примеряла наряды, чтобы отправиться на танцы в клуб. И как бабка с ней не билась, как не плакала, как не уговаривала, всё как в стенку горохом. Видно, паршивую овцу и стрижкой не исправить!

Сын Любку совсем не интересовал, рос, как былина в поле, под присмотром бабки, которая выбиваясь из сил, пыталась прокормить семью. Не особо разгонишься на её зарплату свинарки. Так что жили с огорода и, какого-никакого, хозяйства - десяток кур, да поросёнок. А ещё Прасковья подворовывала кашу с совхозного свинарника. Часть каши шла для прокорма своего поросёнка, а вторую часть меняла у соседки на молоко для любимого внучка. Зарплату же матери Любка умудрялась стащить и потратить на очередное креп-жоржетовое платье или лакированные туфли на каблуке. Силуэт бабки Прасковьи в вечно чёрных одеждах до полу, немым укором неудавшейся личной жизни навсегда останется в памяти односельчан. Всё в этом большом мире могло измениться, только не тихо бредущая, уставшая после работы в свинарнике Прасковья, женщина неопределённого возраста в чёрном платке с неизменным десятилитровым алюминиевым бидоном ворованной каши, женщина, которую односельчане от мала до велика, называли баба Прасковья.

Десятилетняя дочка Катерины, соседки бабки Прасковьи однажды спросила свою мать:

- Мама, а сколько Проскурихе лет? Почему её все бабкой зовут?

Катерина печально улыбнулась и опустила глаза, чтобы девочка не заметила в них всю безграничную вековую женскую печаль, сострадание и жалость к соседке.

- Да, пожалуй, она старше меня годков на десять – пятнадцать. Значит, за пятьдесят будет.

- Чего ж ты-то тогда её бабкой зовёшь? – пожала плечами девочка и, не дожидаясь ответа, убежала играть своими куклами.

А Катерина, перебирая фасоль, задумалась: « И впрямь, чего я её бабкой зову? Ведь ровесницы почти. Но вспомнив образ Прасковьи, она печально улыбнулась. Прасковья была женщиной без возраста. Сколько она её помнила, Прасковья выглядела одинаково - сухонькой старушкой. Даже тогда очень давно, когда они с мужем только купили дом на этой улице, и было им где-то по 25, уже тогда Прасковья казалась немолодой женщиной в своих вечно тёмных одеждах. Катерина не могла вспомнить ни одного момента, когда та смеялась – всегда озабочена и угрюма.
С Катериной баба Прасковья общалась чаще, чем с другими соседями, можно сказать даже дружила. Иногда обращалась за помощью, иногда одолжить пятёрку- десятку до получки, а иной раз просто посудачить. Случалось, между женщинами возникали минуты откровения. В один из таких моментов Прасковья и рассказала женщине о своём муже Алёшеньке, погибшем под Сталинградом.

Замуж Прасковья вышла по любви, и было ей всего 16 лет. Из своей семьи она ушла с радостью, потому что была шестым ребёнком из восьми. Уходила она в семью с большим достатком, в хорошую избу и на богатое хозяйство. Алёшенька её очень любил и берёг. Вспомнила Катерина, как Прасковья с улыбкой рассказывала о том, как впервые решила сварить куриную лапшу для мужа. Утром Алёшенька зарезал курицу, чтобы его Прасковеюшка (иначе он её и не называл) сама этого не делала, и ушёл на работу. Проснувшись, она тут же принялась за дело. Ощипала курицу и даже осмолила, тут же принялась хлопотать над лапшой. Поставила варить бульон и принялась катать лапшу. Чем дольше варился бульон, тем неприятнее становился запах. Прасковья ничего не могла понять, ведь мамина лапша всегда так хорошо пахла. Она уж и посолила бульон, и перчику добавила, и укропчику для запаху – ничего не помогало. Вонь в доме стояла страшная! Хорошо хоть свекровь со свёкром уехали до вечера к родичам в соседнее село. А тут и Алёшенька вдруг домой забежал, соскучился по голубке своей сизокрылой. Открыв дверь в дом и, почуяв запах, он взглянул на молодую жену и заулыбался.

- Праскавеюшка, голубка моя, ты курицу-то выпотрошила? – только и спросил он.

Прасковья залилась краской от стыда. А Алёшенька только, молча, обнял её и, крепко поцеловав, сказал:

- Ну, что ты, лада моя, не кручинься! Научишься всему со временем, а сейчас давай всё уберём пока мать с отцом не вернулись.

Он взял лопату и выкопал в саду ямку, куда и был вылит бульон и похоронена злосчастная курица.

А потом через год, уходя на фронт, нежно обнимая и прижимая к груди свою молодую жену, он обещал вернуться живым. Но не вернулся, погиб под Сталинградом в январе 1943 года так и не увидев своего первенца Коленьку.

Про старшего сына бабы Прасковьи мало кто знал. Он рано покинул родительский дом, женившись на городской девчонке. И как сгинул. А теперь несколько раз на год Прасковья уезжала на пару- тройку деньков, поручая своих внуков соседям. Оказалось, что Коленька сидит в тюрьме за хищение в особо крупных размерах. Вот уж, воистину, не везёт, так не везёт. Не повезло Прасковье с детьми - двое и оба беспутные!
Ника Неви вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.07.2013, 13:22   #2
Пациент
 
Регистрация: 20.06.2013
Адрес: Выйду из состояния амнезии, вспомню
Сообщений: 165

Re: Прасковья - женщина без возраста (часть 1)


***
Катерина подошла к люльке, чтобы убедиться, что с ребёнком всё в порядке. Надо было идти домой кормить семью ужином. Но ребёнок снова начал прерывисто дышать, губы стали синюшными, глаза начали закатываться, а по красивому личику младенца снова пробежала волна судорог.

- Господи, да что же это! Опять приступ. Где же эта скорая? – заволновалась Катерина.

Увидев, что с мальцом опять припадок, Прасковья снова заметалась по комнате в панике, заламывая руки. Из-под чёрного платка выбились седые пряди, под запавшими глазами тёмные круги, в сухих глазах уже не одной слезинки только скорбь и безысходность. Катерина тоже в растерянности, кружила у люльки, не зная, что делать и как помочь младенцу. Юрка видя, что взрослые суетятся, обнял забившегося в угол Пашку и по-детски пытался его успокоить, прижимая к себе.

- Юра, бери-ка Пашку, и идите к нам, скажи дяде Вите, чтоб вас накормил. Не мешайтесь здесь под ногами, не до вас нам,- крикнула Катерина мальчику.

Борис выбежал на улицу встречать скорую помощь. Приступы у малыша усиливались и становились всё чаще. Наконец Катерина услышала звук подъезжающей к дому машины. В дом быстрыми шагами вошли доктор и медсестра.

Быстро осмотрев малыша, доктор, обращаясь к Катерине, сказал:

- Что ж Вы, мамаша, довели ребёнка до такого состояния? Его же лечить надо было, а сейчас, боюсь, не успеем его и до больницы довезти. Собирайтесь быстрее.

- Да, я и не мать ему вовсе,- ответила Катерина.

- Чей же ребёнок тогда?

- Мой,- ответила Прасковья.

Врач удивлённо посмотрел на старушку.

- Как Ваш? Мне тут не до шуток.

Медсестра, хлопочущая возле ребёнка, обратилась к доктору:

- Иван Сергеевич, всё остановка сердца. Не успели…

Катерине вдруг, некстати, припомнилось, как в день, когда Любка приехала с Серёжкой из роддома, Дуськина мать, баба Надя, посмотрев на младенца, сказала:

- Красивый мальчик, да только не жилец на этом свете и до году не дотянет!

- Типун тебе на язык, старая карга, чево мелешь! Язык без костей,- ответила ей баба Прасковья.

Но в душе Прасковьи поселился страх, ведь весь посёлок знал, что баба Надя обладает какими-то способностями видеть и знать наперёд то, что простым людям не под силу. Все её считали немного ведьмой и даже побаивались. Хотя вреда она никому не делала, а вот вылечить от сглазу или порчи могла. Поговаривали, что поселковые девки, бегали к ней гадать, да и бабы ходили, чтобы загулявших на стороне мужиков в семью вернуть.

***
Хоронили Серёжку всей улицей. Как говориться, с миру по нитке - голому рубашка. Сообща помогали, кто, чем мог бабе Прасковье. Во всех палисадниках на улице не осталось ни одного цветка. Вся дорога до поселкового кладбища была устлана цветами. Мужики, как водится, молчали, курили и делали всё, что полагалось. Бабы же рыдали и прижимали к себе своих притихших, ничего не понимающих детей. Баба Прасковья, казалось, стала еще чернее то ли от горя, то ли от еще более чёрных одежд. Плакать она уже не плакала, только глубоко вздыхала, глядя на крошечный гробик, а потом на двух оставшихся внуков и как заведённая повторяла:

- Серёженька, внучек мой ненаглядный! Не уберегла я тебя, не уберегла… Что ж я мамке твоей непутёвой скажу, как оправдаюсь?

***
Непутевая мамка появилась в поселке только через два года - брюхатая и с новым мужем, плюгавым мужичонкой лет пятидесяти, но зато при бостоновом костюме, галстуке и шляпе.
Первой Любку, ещё на станции, увидела та самая Дуська, и сев на велосипед поспешила к бабе Прасковье с новостью.

- Здорова будь, баба Прасковья!

- Да, и ты не болей, Дуся. Чего это ты ко мне в такую рань заявилась? Случилось чево?

- Прям, как и сказать не знаю?

- Да, чево мнёшься, говори уж как есть.

- Да, я там, на вокзале, кажись, Любку твою видела. Вся разряженная, как артистка и вроде, как с мужем новым.

У Прасковьи подкосились ноги, и она присела на лавку. По её лицу пробежала судорога, а в уголках глаз заискрились слёзы. Теребя в руках край фартука, она сказала:

- Господи, Дуся, что ж я ей про Серёжку-то скажу? Как перед ней ответ держать буду, - и она залилась горькими слезами.

Дуся удивленно посмотрела на Прасковью:

- Это ты перед ней ответ держать собираешься? Прости, баба Прасковья, да эту курву посадить надо или родительских прав лишить. Настрогала детей, кинула, как кукушка и гуляет в свое удовольствие. За два года ни одной весточки, ни копейки, ничего. А ты ответ! А теперь ещё и хахаля своего припёрла, бесстыжая. Управы на неё нет. Ты, уж прости меня, понимаю, что она дочь твоя, но куда правду денешь.

- Ладно, Дуся, ты уж иди домой. Мы тут как-нибудь сами, по-семейному, разберёмся. Спасибо тебе.

Евдокия, глубоко вздохнув и махнув рукой, взяла велосипед и пошла восвояси, а Прасковья стала дожидаться гостей. Припомнилось, как однажды ей показалось, что, наконец-то, у её непутёвой дочери всё наладится и будет как у людей.

Когда, Юрке исполнилось пять лет. Любка вдруг устроилась на работу, буфетчицей в доме культуры. И стал к ней в буфет захаживать молодой лейтенант пенитенциарной службы. Красивый, чернобровый, голубоглазый Василь. Через полгода позвал Любку замуж. Уж как радовалась Прасковья, как радовалась! Даст бог, у её дочери, всё сложится. Будет семья, может и Юрочку заберут, и будет он как все дети в нормальной семье жить. А нет, так и не страшно, она сама его воспитает, лишь бы Любка уже остепенилась. Вскорости, молодые расписались и переехали в новую двухкомнатную квартиру, которую выделили Василю. Да, не в какую-нибудь, а в благоустроенную – с газом, водопроводом и центральным отоплением. А через полгода и Пашка родился. Уж как Василь сыну радовался! Мальчик родился весь в мать – светлокожий, синеглазый в ореоле белых кудряшек. На радостях Василь подарил своей жене красавице золотые серёжки - за рождение сына. Любил Василь свою жену до умопомрачения. Жалел и баловал. Уличные бабы шептались между собой, что вот бывает же так, переспала шалава с половиной посёлка и такое счастье привалило. Муж красавец, при звании, не пьющий, дом полная чаша. За что ей непутёвой все это? А уж последней каплей для уличных сплетниц было, когда после восьмого марта, Любка заявилась, к матери, в новом зимнем пальто с воротником из чернобурки и такой же шапке.

- Нет, ты только посмотри на эту стерву,- злобно ругнулась Нюрка,- и куда только Бог смотрит? Бабка из сил выбивается, чтобы хоть какое-то пальтишко Юрке справить, чтоб детвора в школе голью перекатной не называла, а она, сука, пришла тут соболя свои на показ выставлять!

- Да, перестань ты, Нюра, тебе ли завидовать? Ты ведь не бедствуешь. Лучше за Проскуриху порадуйся. Вон посмотри, в кои-то веки, она свой черный платок на белый сменила. Даже лицо у неё другое какое-то стало, светлое что ли, - ответила ей соседка Тамара.

- Да, молчи уже, защитница. Да, я не бедствую, но и детей своих при себе держу, а не подкидываю их немощным родителям.

А Прасковья будто и не замечала этих разговоров и злобных взглядов в спину, тихо радовалась дочкиному счастью. Да и Любка остепенилась, вроде бы. Всё дома сидит, гнёздышко семейное вьет, мужа со службы дожидается да с мальцом занимается. А то, что люди в спину шепчутся, так на то им и языки – на каждый роток не накинешь платок.

Василь оказался мужиком хозяйновитым, да и зятем замечательным. Как пришло лето, так все выходные свои у Прасковьи проводил. Сарайку полуразрушенную в порядок привел, забор, покосившийся, на новый заменил, а то и в огороде с Прасковьей картошку полол. Да и Юрку не обижал. Вон на прошлой неделе мяч ему купил. Так сколько радости у мальчишки было! А уж когда он Юру стал к себе в квартиру иногда забирать на пару деньков, так и совсем бабка, как на крыльях летать начала. Стала в церковь баба Прасковья ходить, всё свечи Николаю Чудотворцу ставила, благодарила за чудо, которое с её дочкой бесшабашной случилось!

Да, видно, чудес всё-таки не бывает!

Пока Василь в выходные мастерил у старушки матери да с пасынком в футбол играл, шалава Любка время зря не теряла. Да и напрягаться особо не надо было. Жила она теперь в элитном доме, где проживало всё поселковое начальство, в том числе и, мужнин начальник, всем известный бравый престарковатый ловелас майор Бабий. Не зря, говорят, бог шельму метит! Так и тут случилось. Майор полностью соответствовал своей фамилии – ни одной юбки мимо не пропускал. А тут уж сам бог велел. Жена с сыном к тёще в гости на две недели уехали, а в квартире напротив такая молодуха аппетитная скучает. Да и повод заглянуть всегда по-соседски найдется - то за солью забежит, то за советом как блины пожарить. Так и добегался, пока однажды Василь их за этими самыми блинами не застукал. Только видно и впрямь любовь слепа. Хоть и горяч был Василь в злобе и ревности ударил жену свою, но, всё же, простил, лишь на начальника своего злобу затаил.
Ника Неви вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.07.2013, 13:26   #3
Пациент
 
Регистрация: 20.06.2013
Адрес: Выйду из состояния амнезии, вспомню
Сообщений: 165

Re: Прасковья - женщина без возраста (часть 1)


Однажды вечером баба Прасковья забежала к своей соседке Катерине. Оглянувшись по сторонам и увидев, что в доме нет ни мужа Катерины, ни детей прямо с порога спросила:

- Катя, у тебя самогон есть?

- Есть, конечно. А тебе на что? Огород вспахать хочешь? Так Колька теперь самогоном не берёт, завязал после болезни, только деньгами.

- Да, какой там огород! Налей мне стопку! Душа горит…

Катерина удивленно посмотрела на соседку, сроду не видела, чтобы та хоть раз к рюмке прикасалась, видно стряслось что-то. Достала из буфета графин и две стопки, собрала какую-никакую закуску и плеснула в обе рюмки. Проскуриха, устало присела на краешек стула и, стянув платок с головы, сказала:

- Налей мне до краев!

Катерина удивленно посмотрела на Прасковью, но долила. Та, взяв рюмку за тоненькую ножку, залпом её опрокинула и захрустела солёным огурчиком. Катерина смотрела на несчастную женщину, которую впервые видела без платка, на её седые коротко остриженные волосы, забранные назад пластмассовой гребёнкой, и не смела, начать разговор, столько невыразимой тоски и безысходности было в блеклых старческих глазах.

- А налей ещё одну,- сказала старуха.

- За что пить будем баба Прасковья?

- За долю мою горемычную, за полтора года моего счастья женского, за детей моих неудавшихся… Эх, Катерина! – и она снова залпом опрокинув рюмку, вытерла губы платком и заплакала.

- Да, что ж ты, Прасковья, пьёшь, не чокаясь, как на поминках, - сказала Катерина, впервые не назвав её бабкой, - аль случилось чего? Что заливаешься слезами горькими? Говори уж, не чужие ведь.

Прасковья, утираясь платком, взглянула на Катерину такими глазами, что у женщины вмиг на глаза навернулись слёзы. Что было в том взгляде, она и понять не могла, да только всю душу, он ей наизнанку вывернул.

- Вот столько лет прожила я, Катя, а никак в толк не возьму, почему в жизни всё так неправильно устроено? Я своего Алёшеньку любила до глубины души и никого из других мужиков и видеть не хотела, как вроде один он на всем белом свете был. Я ведь красивой была, другие мужики на меня заглядывались. Нет, Алёшенька один мне нужен был - печально сказала женщина и по её лицу пробежала мимолетная счастливая улыбка, а может, просто, тень от лампы так на лицо упала.

- Будто свет в окне он для меня был, а вот, гляди ж ты, не сложилось. Отобрала война у меня свет мой, не дала мне хоть малую толику счастья. А Любке моей бог счастья полной мерой отвесил, а она его на блуд и беспутную жизнь меняет. Чего ж оно так выходит? Грешно, конечно, дочери завидовать, так и не зависть это вовсе… За внуков я переживаю, ведь наладилась жизнь как будто, а она снова за старое.

- Чего случилось-то, Прасковья? С чего ты взяла, что Любка к старому вернулась?

- Да, застала я её сегодня опять с Васиным начальником, пока Вася на службе был. Чего делать, ума не приложу. Уговаривать пыталась, вразумить… Так она мне знаешь, чего сказала?

- Чего?

- Ты, говорит, старая, сама в жизни счастья женского не видела, хочешь, чтобы и я так прожила? Да и я ведь у тебя не от святого духа появилась. Или ты меня в капусте нашла? Корчишь из себя святую. Да я, разве, Катя виновата, что Алёшенька погиб? Война ведь… А Любку я не нагуляла. Я за отца её замуж собиралась, только вот не знала я, что женатый он уже. Подумать не могла, что родная дочь, упрекать меня этим станет. Видно это Бог меня наказывает за то, что с женатым я тогда полгода прожила. Да только не знала я, не ведала. Как узнала, сразу выгнала его.

Катерина снова подлила в рюмку Прасковье, и они выпили по глоточку. В дом зашёл муж Катерины и очень удивился, увидев странное застолье. Катерина встала, чтобы собрать для него ужин, но Виктор сказал:

- Там по телевизору футбол начался, я потом поужинаю. Вы тут, бабоньки, покалякайте ещё,- и ушёл в дальнюю комнату.

- Пойду я, Катя, ты уж прости меня старую за откровения мои, да за время отнятое. И спасибо, что выслушала, а то не знаю, что и делала бы. Напрочь, умом бы тронулась. Как думаешь, может, мне к Дуськиной матери сходить погадать? Может на Любке порча, какая или ещё чего хуже… Голова у меня кругом идёт…

- А ты и, взаправду, сходи лишним не будет. Она знахарка сильная, глядишь, и поможет чем.

Проскуриха повязала платок, встала и, покачиваясь, вышла из комнаты. Катерина смотрела ей вслед. Смотрела на её сгорбленную спину, на опущенные плечи, на худенькую тщедушную фигурку, и её сердце сжималось от тоски и жалости, от понимания и невозможности чем-то помочь старушке.

Но не успела баба Прасковья сходить к знахарке. Видно, что на роду написано, того не избежать!

Старший сын Катерины, шестнадцатилетний Толик, вбежал в дом с лицом белее мела, руки его тряслись, кудрявые волосы взлохмачены и прямо с порога заявил:

- А ты, мам, меня ругала, что я ножик перочинный с собой ношу! А вот если бы не он, так дядька Василь, совсем бы повесился, - схватив кружку, зачерпнул воды из ведра стоящего у порога и жадно начал пить.

Отец с матерью испугано переглянулись. Дождавшись, когда сын допьёт воду, отец спросил:

- Так, сынок, ты давай успокойся и рассказывай всё по порядку. Кто повесился и, причём тут ты?

Толик присел на стул и всё ещё слегка дрожащим голосом, через слово сбиваясь, начал свой беспорядочный рассказ:

- Чего тут рассказывать. Я с техникума возвращался, уже почти до дома дошёл, а тут мне навстречу дядя Вася, как спринтер бежит. Я ему значит: «Здрасте, дядь Вась!», а он меня даже не заметил. Бледный весь какой-то, глаза стеклянные, китель нараспашку, а ремень в руках. А возле их дома Проскуриха голосит, как резанная. Я сначала не понял ничего, а потом зачем-то за ним побежал. А он уже до посадки нашей добёг и давай ремень к ветке привязывать. Я это ещё издалека увидел. Пока добежал он уже на том ремне болтался. Я его давай снимать, а ничего не выходит. Тяжёлый он очень. Обмочился уже, моча по ботинкам стекает и тут я про нож вспомнил и быстро ремень перерезал, дядька Васька, как мешок с картошкой на землю и упал. Я петлю на шее еле-еле смог расслабить он и задышал. Но всё равно ещё несколько минут лежал, как мёртвый.

Катерина опустилась на скамейку, её било мелкой дрожью. Она сидела и, раскачивалась из стороны в сторону, тупо повторяла:

- Господи, сыночек, что же это, сыночек, что же это…

- Ну, а дальше то что? – спросил отец.

- Потом я ремень забрал, ну на всякий случай… Дал ему сигарету и спички… Тока, мам, не ругайся, я недавно курю и брошу уже скоро… А теперь он у нас в летней кухне сидит… Вот. Я не знаю, что с ним делать, - сказал парень и снова зачерпнул кружкой воды.
Катерина с мужем бросились во двор. На табуретке в кухне, опустив голову на согнутые руки, сидел Василь. По его бескровным щекам бесконечными струйками текли слёзы, на полу валялись окурки. Увидев вошедших хозяев, он поднял голову, и сказал:

- Я столько раз её прощал… и майора и …и всех остальных, любил очень её…а тут последняя капля. Домой пришел ни её, ни сына, только записка на столе: «Любимый, пошла к маме. Целую». Ну, я решил тоже пойти… Пошёл…Захожу, а она…она с моим солдатом на полу… а рядом, сын мой в игрушки играет… меня даже не заметили. Выбежал в сарай, топор схватил, хотел обоих в куски порубить… и порубил бы и рука не дрогнула б, но тут Пашка закричал и в ногу мне вцепился… Не смог на глазах у сына.

Вскоре Василь подал руководству колонии раппорт и отбыл к себе на родину в Молдавию. Он очень хотел забрать у Любки сына, даже исковое заявление подавал. Но суд принял решение, что ребенку будет лучше с матерью, а Василия обязали выплачивать сыну алименты. Надо отдать ему должное платил он их регулярно и без задержки, вот только сыну они не попадали. После отъезда Василя, Любке пришлось съехать с квартиры, так как она была служебной, и она снова вернулась к матери. И теперь в маленькой избе из одной комнаты и кухни их было уже четверо.

***
Снова для Прасковьи начались трудные времена, только три года передышки и дала ей жизнь, пока непутёвая дочь была замужем за Василем. На работу Любка устраиваться не спешила - жила да гуляла на Пашкины алименты.
Ника Неви вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.07.2013, 13:27   #4
Пациент
 
Регистрация: 20.06.2013
Адрес: Выйду из состояния амнезии, вспомню
Сообщений: 165

Re: Прасковья - женщина без возраста (часть 1)


И вот в один из тёплых майских дней в поле, в конце их улицы появился какой-то передвижной вагончик. Говорили, что это геологи там поселились. Чего искать будут, никто не знал, то ли уголь, то ли алюминий. Да Любку это мало интересовало. Интересен ей был один из геологов. Высокий стройный блондин с аккуратной испанской бородкой. Днём бригада работала, готовилась установить буровую вышку, а вечером разжигала костёр и готовила ужин. И к их весёлой компании невольно тянуло поселковую молодежь. Дым костра, песни под гитару да дешёвый «Портвейн». Где ж ещё быть непутёвой Любке, как не тут. Теперь бросив на бабку Прасковью уже двух своих детей восьмилетнего Юрку и трехлетнего Пашку, разбитная бабёнка прожигала молодость у костра геологов. Так длилось около года, пока в конце улицы стояла вышка, потом экспедицию свернули, не найдя того, что искали. И красавиц блондин отбыл в неизвестном Любке направлении, забрав с собой романтику, дым костра, песни под гитару, а заодно и золотые серёжки, подаренные ей Василем за рождение сына. А в благодарность за весело проведённое время он оставил ей свое фото с улыбкой на тридцать два зуба и надписью: «Люби меня, как я тебя!», огромный живот и пристрастие к «Портвейну». Так у бабки Прасковьи появился ещё один внук – Серёжка.

***
Прасковья очнулась от своих тяжёлых воспоминаний, услышав скрип давно не мазаных петель калитки. От калитки к дому шла улыбающаяся Любка, а позади неё невысокого, почти на голову ниже Любки, роста мужичок с двумя огромными чемоданами.

- Здравствуй, мама, я вернулась,- сказала, улыбаясь, женщина и попыталась обнять бабку Прасковью.

- Люба, доченька, прости меня старую, не уберегла я сыночка твоего Серёженьку! – голосила старуха, упав перед дочерью на колени.

Любка в растерянности смотрела на мать, изо всех сил силясь хоть что-то понять из её воя. А мужик, наконец, поставив чемоданы, вообще ничего не мог сообразить.

- Так, где Серёжка, мама, я не поняла?

- Помер он, доченька, помер через неделю после того, как ты пропала куда-то. Вот сегодня, как раз, два года, как помер. Знаю, нет мне прощения, родимчик с ним приключился, врачи не успели спасти.

Любка стояла огорошенная и вдруг, ни с того, ни с сего, выдала:

- А мы с Николаем Семёновичем ему зайца плюшевого купили. Это муж мой, мама, Николай Семёнович.

Мужчина подошел к бабке Прасковье помог ей подняться с колен и, протянув ей руку, сказал:

- Николай Семёнович, Прасковья… Простите, запамятовал Ваше отчество, муж Вашей дочери. Будем знакомы.

- Николаевна я, - только и вымолвила старуха.

- Мама, что же ты нас на улице держишь, в дом не зовёшь? Мы, ведь, не в гости, мы навсегда. Не выгонишь? А Серёжка? Ну, что же Бог дал – Бог взял. Пойдём в дом помянем его душу.

Прасковья не верила своим ушам. Господи, кого же она воспитала? Не мать, а точно кукушка какая-то. Не слезинки не уронила, по своей родной кровинушке. Только мужики на уме. Ни про Юрку, ни про Пашку не спросила. Одним словом - кукушка!

(с) Ника Неви
Ника Неви вне форума   Ответить с цитированием
Ответ

Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход


Текущее время: 12:09. Часовой пояс GMT +3.



Powered by vBulletin® Version 3.8.6
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
Права на все произведения, представленные на сайте, принадлежат их авторам. При перепечатке материалов сайта в сети, либо распространении и использовании их иным способом - ссылка на источник www.neogranka.com строго обязательна. В противном случае это будет расценено, как воровство интеллектуальной собственности.
LiveInternet