Дом у дороги,где высокие кедры

[KalT]

Дом у дороги, где высокие кедры часть 1

Так бывает во сне или бреду – полное отсутствие звуков и запахов, никаких ощущений, кроме яркой картинки перед глазами. Старый «Восход» подо мной дернул с места так, словно был вожделенной и недоступной в свое время форсированной «Явой». Он буквально прыгнул с обочины на серую ленту автострады, и, все сильнее ускоряясь, понесся по спирали развязки на верхний уровень. Пейзаж вокруг подошел бы, скорее, западным мегаполисам – многоуровневые шоссе, невиданно ровный асфальт, высоченные дома. И – тишина, ни единого человека вокруг, ни единой машины. Застывший, иллюзорный мир. Реальностью здесь была лишь дорога под колесами, да, пожалуй, еще я – человек в черных одеждах байкера, приникший к рулю. Странное состояние завладело мной, странное и страшное, состояние полной апатии, так резко диссонирующее с головокружительной гонкой. Я почти не ворочал руль – двухколесный зверь сам решал, куда ехать, и движение его казалось, исполнено странного, смутно осознаваемого самым краешком сознания смысла – мотоцикл знал, куда он мчится. Расцвеченные неоном, несмотря на солнечный день, дома вдруг прянули влево, закружились в хороводе – это «Восход» без видимой причины резко завалился набок, и, высекая неяркие в солнечном свете фейерверки искр, пошел юзом. Чуть склонив голову, я с отстраненным любопытством наблюдал, как стирается об асфальт металл защиты, и моя собственная плоть. Не было ни боли, ни страха, ни ощущения движения – одна лишь ленивая отстраненность. Серый асфальт, белые линии отбойника, мгновенные проблески синего с желтым – внезапно все слилось в сплошную разноцветную муть, и я почувствовал, что, наконец, оторвался от седла, и провалился в беспамятство.

***
Сознание вернулось рывком. И вместе с ним – звуки, запахи, и способность удивляться. Я стоял на проселочной дороге, на удивление приличной для такой глуши, а вокруг ветер шелестел в ветвях высоченных, метров под тридцать, кедров. Дышалось легко, вольно, как в тайге, вдалеке от запахов цивилизации. Но была и сразу кольнувшая сердце странность – невзирая на белый день, в бору стоял туман. Наверху он рассеивался под ветром, но здесь, у земли, стоял плотной, почти непроницаемой для взгляда клубящейся стеной. Иногда в нем появлялись какие–то уплотнения, смутные силуэты. Ежесекундно меняющие облик, они казались игрой света и воображения, но временами создавалось впечатление, что движения фантомов осмысленны и целесообразны, как будто целая группа призраков искала в округе что-то, ведомое только им. А у изгиба дороги сквозь молочную кисею тумана на пригорке смутно белел оштукатуренными стенами большой дом.
Всегда мечтал иметь свой дом. Не обязательно громадный, но - в два этажа. И непременно - с просторным залом, где будет стоять огромный, метра два на три, камин. И чтоб на стенах – тканые гобелены вперемешку с оружием, лосиная шкура на полу, а на ней - деревянное кресло- качалка. И чтоб рядом с домом было озеро, и лес – как здесь. И я пошел к нему. Тишина вокруг не была мертвой – шумел ветер, теньбренькала вдалеке неизвестная пичуга, и даже потрескивание хвои под ногами ласкало слух. А дом оказался пустым. Недостроенным. Законченный снаружи, внутри он представлял пустую коробку с намеками на внутренние стены, и черновым полом второго этажа. Пахло известкой и пылью, запустением. И вместе с тем – чем- то неуловимо близким, родным. «Если не смогу – ты достроишь» - произнес голос отца. – «А дом – он всегда дом, не прогадаешь». Я вздрогнул, и резко обернулся на звук. Никого. «Папа, ты ж никакого дома не строил, наоборот, всегда говорил, мол, квартира удобнее. Как так, пап?» Пустота ответила коротким смешком, а затем снаружи тихо захрустела хвоя под тяжелыми шагами. Звук удалялся. «Как так, пап? Уже шесть лет, как тебя не стало».
Мысли пронеслись в голове так быстро, что опередили даже зарождающийся страх. И, так и не родившись, он отступил. Что- то было в этом месте – то ли воздух, то ли общая атмосфера неуловимой доброжелательности – и я принял новое знание, как должное. Это место – мое. И дом – мой. И нечего бояться. «Спасибо, пап». Я провел рукой по шершавой стене, легонько пнул порог между комнатами. Один из кирпичей пошатнулся под несильным толчком, и я покачал головой, разглядев швы кладки. Сплошной песок. Кто ж так строит… И как только дом до сих пор выстоял? Последние слова, оказывается, я произнес вслух. Дом ответил неожиданно гулким эхом, а вместе с эхом пришло иррациональное знание, что здесь я не один. - Еще и критикует! - голос из пустого угла заставил меня слегка вздрогнуть. – Возьми да сделай, как надобно. А хаять все горазды. - Здравствуй,… домовой? – почему- то мне показалось, что именно такое название будет верным. - Ну, пусть будет домовой, – ворчливо отозвался невидимый собеседник, судя по голосу – ехидный вредный старикашка. - Ехидный? Вредный? Старикашка? – Медленно и раздельно уточнил враз посуровевший домовой. Похоже, чтение мыслей здесь очень даже в ходу.
Случившееся далее объяснить трудно. Волна необъяснимого страха возникла в желудке в тот же момент, как домовой произнес «Старикашка». Где- то читал, что подобные ощущения вызывает инфразвук – мускульные спазмы, необъяснимая паника, желание бежать, очертя голову. Но одновременно со страхом, проступили и другие ощущения – мощи, способной раскатать меня в тонкий блин, и, что совсем неожиданно – еле заметный проблеск доброты и незлого лукавства. «Обратная связь» сработала незамедлительно – пелена всесокрушающей злобы мгновенно исчезла, а в голосе домового появились извиняющиеся ноты - Да ты не дрожи… я вообще- то незлой. Ну, пошутковал… А он и в самом деле добрый. – Всплыло в голове. - Вспыльчивый просто. И одинокий. Знание, как и прошлый раз, пришло ниоткуда, выскочило поплавком неизвестно из каких глубин. И, осваиваясь, я улыбнулся, посылая мыслью..? душой...? ему в ответ: « Я понимаю. Прости, если обидел». А еще, одновременно с ответным ощущением виновато- лукавого взгляда в ответ, пришла очередная порция новых способностей - я увидел собеседника, и едва не прыснул. Гриб, натуральный гриб. Белое тоненькое туловище с коротенькими ножками, голова с гигантскими щеками, свисающими ниже подбородка, крохотный, пуговкой, нос, и блестящая лысинка маковкой. Глаза маленькие, взгляд острый и цепкий, но добродушный. Неказистое существо, но при этом очень обаятельное. Сразу захотелось взять на руки, и почесать… ну, погладить по спинке, что ли… Как приблудного щенка, ластящегося к ногам. Очевидно, моя оценка не укрылась от домового, потому, что он потупился, закраснелся, словно девица, и, явно уводя разговор в сторону от своей персоны, спросил: «А чего один? Встретить некому?» Я пожал плечами: « Не знаю. Я вообще не знаю, куда попал… Лес этот, туман, дом… А кто встретить-то должен? Некому, наверное». И вспомнил отца. - Я мертв? – внутренне холодея, я все же выдавил этот вопрос. Вместо ответа домовой подскочил, и пребольно ущипнул меня чуть выше колена. -Ух! -А мертвяки боль чувствуют? – иронично поинтересовался мой собеседник. – Ладно.
Он исчез, и через секунду крикнул со второго этажа: « Как тебя там, Витя? Лезь сюда, может высмотрим с высоты кого-нибудь»… Да-а, с высоты… На четыре метра выше, максимум. И кого, интересно, он собрался высматривать? Тут я уловил плохо скрытое нетерпение нового знакомого, и, пожав плечами, поднялся по шатким сходням наверх. Подгнившие доски слегка просели под моим весом. Окна на втором этаже отсутствовали, но какая – никакая отделка была, а мусора на полу было набросано не в пример больше, чем внизу. Домовой просеменил к проему, выходящему на лес, ловко запрыгнул на подоконник и демонстративно приложил козырьком ладошку к глазам. «Смотри» - скомандовал он. Я вздохнул, ничего не понимая, но послушно стал рядом, и принялся пялиться в лес. Как и ожидалось – безрезультатно. Упавшая с кедра шишка не в счет. Не дятел же, в самом деле, меня встречать прилетит…

За спиной послышался мягкий перестук вкупе с негромким скрежетом, будто по твердой древесине водили…когтями! И звук этот с приятными ощущениями имел мало общего. Да что там, прямо скажем – вовсе не имел. Дрожь пробрала прежде, чем я успел обернуться. Собака метрах в трех от нас имела все шансы на «Оскар». За лучшую роль. В ужастиках. Не сказать чтобы очень крупная, наполовину облезлая, наполовину - со свалявшейся серой шерстью, настолько грязной, что та сбилась в сосульки мерзкого вида. Но под изъязвленной шкурой бугрились мышцы, кривые ноги были уже подобраны для прыжка, а в пасти не помещался целый набор клыков. Самый маленький с мизинец, между прочим. Собака облизнулась, и два толстых жгутика слюны протянулись до пола. - Мать честная! – выдохнул я, и схватил первое, попавшееся под руку. Палка с рогаткой на конце, наверняка служившая раньше удлинителем для валика – кое- где стены были частично окрашены в приятный темно- бежевый цвет. - Твоя? – спокойно поинтересовался домовой, и в этот момент псина прыгнула. Я едва успел вытянуть вперед импровизированный двузуб, опрокинул и прижал исходящую слюной тварь к полу. - Да помоги же! – заорал я, ничего не соображая уже от страха, и только чувствуя, как под страшным напором слабеют руки. Домовой встрепенулся, выставил ручки вперед: «Щас придержу ее, щас». Палки моей хватило собакоподобному монстру ровно на один укус. Она рванулась было вперед, но с размаху наткнулась на невидимую преграду, выставленную домовым. Отбежала, и снова бросилась. Тварь не лаяла, только страшно шипела, не сводя с меня взгляда. Прыжок – отброс, и на безобразной морде чудища появилась кровь. Если оно и чувствовало боль, то никак это не выдавало, а продолжало штурмовать невидимую преграду с еще большим остервенением, все сильнее разбиваясь о защиту домового.
Кровавые порывы усеяли ее уже сплошь, шипение сменилось едва слышным жалобным скулежом… И все это время монстр смотрел мне в глаза. Как ни страшен был он, я почувствовал нечто, похожее на жалость. А собака, осознав тщетность усилий, шатаясь, отошла на пару шагов, села и завыла. Боже, этот вой! Странно знакомый, он разбудил позабытые, было, воспоминания. Внутри лопнул нарыв, такое было ощущение, и не своим голосом я крикнул: «Отпусти! Это… моя!»

©KalT

[Нильс-ойка]

KalT, рад Вас приветствовать! Вы выкладывайте весь текст, кусками <10500 знаков, а комментарии между частями (этот мой, или если ещё будут) модераторы по просьбе автора потом перенесут.
Неплохая проза, да. Снимаю шляпу.

Добавлено через 2 минуты

Да, и копирайт необходим, не забывайте.А то текст доступен для редактирования только в течении часа.

[KalT]

Отпусти! Это… моя!» И
бросился к окровавленному,
страшному, зубастому сгустку боли
и отчаяния, в ком, наконец, я
разглядел новым чувством свою
Арму. Тупица! Собака кидалась не
на меня, а ко мне! Арма, Армочка,
родная моя!
Не стесняясь, я размазывал слезы
по лицу, все крепче прижимаясь к
вонючей сальной шерсти, теребил
собаку, целовал и гладил
уродливую окровавленную морду.
Они тихо скулила и все лизала,
лизала мои руки…
Девочка моя… моя Арма. Одна из
тех собак, что становятся дороже
любой женщины. Полтора года на
боевых, и после дембеля восемь
лет вместе. Она умерла не от
старости – от рака. Умерла
стремительно, за какие- то две
недели. Вначале перестала бегать,
затем – ходить, а потом врач,
старательно отводя глаза, сказал:
«Усыпите собаку. С опухолью уже
ничего нельзя сделать».
- Арма! Девочка моя! – я гладил
собаку, буквально обливал ее
слезами, и с исступленной
радостью наблюдал, как под моими
ладонями сходит с нее чужая
шерсть, зарастают раны, выпадают
уродливые клыки, не
вмещающиеся в пасти. Под
пальцами появлялась новая
шерстка, шелковистая, гладкая,
молодая. ЕЕ шерсть. На мокрой от
крови и моих поцелуев морде
исчезали страшные желваки,
округлялось тело. Арма
становилась собой.
Обернувшись, я увидел, что
домовой – надо бы имя спросить,
неудобно – вытирает глаза
рукавом.
- А ты говорил – некому встречать.
– Буркнул он. – Бедная,
настрадалась-то как, одна.
- А почему она стала…
такой? И как тебя звать, домовой?
– спросил я, уже догадываясь, что
услышу. Под ложечкой противно
засосало. Мой собеседник
вздохнул.
- Да никакой я не домовой.
«Проводник» больше подойдет.
Или «гид». А имени у меня здесь
нет. Не заслужил еще. – Он
грустно поджал губы, посмурнел
взглядом. – А собака… любила она
тебя, парень, да и сейчас… Ты ж
поленился тогда сразу к ветеринару
пойти, а ведь можно было ее
отстоять, если б вовремя укол
сделал. Бросил ты ее, как ни крути.
Жалеть-то жалел, а надо было
делом любовь доказывать. Так и
ушла сюда она, брошенная. Вот и
прикинь – одна, не нужная
никому, тебя дожидалась. Без
надежды ждала. Тут, парень, в
одиночестве еще не таким
станешь. Самая страшная участь
на Пороге – одному остаться.
Я опустил голову, чувствуя,
как пылают щеки, прижался к
собаке.
«Верно, все верно. Ты
простила. А я прощу– сам себя?»
Арма лизнула меня в губы,
заскулила тихонько, заерзала
увесистым крупом по доскам.
«Жаль, собаки не говорят». - Я
вопросительно посмотрел на гида.
– "Или все-таки говорят? Здесь?"
- Не говорят - Улыбнулся
проводник. – А разве надо?
Он подошел и ласково
тронул меня за плечо. «А ты
молодец. Не забыл повиниться
перед животиной. Считай, первое
испытание прошел. Теперь мысли
твои читать не стану».
- Испытание? – удивляться я
устал. «Поздравляем, вы
заработали пять баллов личной
кармы». Впечатление, что попал в
компьютерную игрушку, стало до
неприязни стойким. Только ни в
одной игрушке не было такого
реального ощущения бездны под
ногами, и понимания, что оступись
я на йоту - рестарта не будет.

Добавлено через 1 минуту

Последнюю мысль я озвучил, и
умоляюще посмотрел на
проводника, но Гид - так я решил
его звать теперь, тему не
поддержал. Он мотнул головой в
сторону окна, и состроил хитрую
физиономию.
- А что, есть определенная
аналогия. Только не надейся, что
все тебе разжую, и в рот
готовеньким положу. Ты с
соседями-то думаешь знакомиться?
Меня как пружиной
подбросило. Дом же, как перст,
один стоял. Я рывком высунулся в
проем, рискуя выпасть, и разинул
рот. Жилище обзавелось двором
и невысоким штакетником вокруг.
А совсем рядом с моей оградой
наличествовала другая – на
украинский манер плетеная из
лозы, и даже горшки на плетне
словно сошли со старых фильмов.
А еще … еще увидел маленький
домик, нефигурально утопающий в
цветах, и женщину на крылечке. Я
помахал рукой, и кубарем скатился
вниз.
- Привет, соседка.
- Привет, сосед.
А она оказалась моложе, чем
показалась вначале, лет под
двадцать пять – двадцать восемь.
Миловидная, стройная, с толстой
пушистой косой, перекинутой на
грудь.
- Ты б хоть во дворе
прибрал. – С улыбкой, но слегка
ворчливо, сказала она. – Смотреть
неприятно. Неужели самому
нравится?
Я растерянно оглянулся. И,
правда – битые кирпичи,
рассыпанная штукатурка, обрезки
труб – полная иллюстрация на
тему «Ремонт в разгаре».
- Не обязательно руками. –
Шепнул на ухо ставший
невидимым Гид. – Д у м а й .
Я послушно закрыл глаза,
представляя ухоженный двор.
Думать оказалось неожиданно
трудно – я будто грудью раздвигал
тяжелую болотную жижу,
отыскивая в голове нужные
образы. А когда открыл глаза, то
первым желанием стало их
протереть: двор был чист и частью
благоустроен – вдоль штакета
тянулась взрыхленная полоса
земли, украшенная горками
декоративного бута и цветной
гальки. Появилось несколько клумб
с дельфиниумами и какими-то
неизвестными мне цветочками,
необычной розово-сиреневой
расцветки. Очень мило.
Вспомнив о песчаном
растворе, едва держащем кирпичи,
я коснулся пальцем стены, и едва
не отдернул руку. Под моим
прикосновением по швам кладки
паутиной разбежалась серая
глянцевитость хорошего раствора.
Это что же получается? Только
захотеть? Ну ладно, дом-то я
отделаю, а дальше? Одному, как
сыч, в нем сидеть? Я вспомнил
отца, и снова почувствовал, как
тоска сжимает сердце. Ну, не были
мы с ним особо близки при жизни,
не сложилось. Да и потом… «Папа,
ты придешь?» - мысленно спросил
я, невольно напрягаясь. Ответом
была тишина. Я сглотнул горькую
слюну. Гид обнял меня за плечи.
- Не все так просто. –
Шепнул он. – Заслужить надо.
Делом заслужить.
Я почувствовал, как под
руками проводника тело потеряло
вес, а заодно и видимость.

Добавлено через 2 минуты

«Пошли, покажу» - едва слышно
прошелестел в ушах его голос. И
мы взлетели.
Это была долгая экскурсия,
печальная и страшная. С высоты
нашего полета Порог казался
мозаикой – гигантский мир,
разбитый на множество мелких
кусочков. Кедровый бор оказался
лишь фрагментом, крохотной
частичкой пространства, где
преобладали оттенки, увы,
мрачных тонов. Мы летели над
городскими кварталами, пародией
на земные – те же серые
панельные коробки, грязь на
улицах и гомон толпы. Я видел
хорошо одетых людей, стоящих в
грязи на коленях, и просящих, как
о милостыне, внимания прохожих.
Видел, как исступленно швырял в
пыль золото и драгоценные камни
пожилой благообразный человек.
- Он был богат… там. –
Печальным голосом говорил
проводник. – Но богатство его
нажито кровью. И здесь у него
есть все, а нужно всего лишь
прощение. Смотри внимательно,
Витя.
Лица многих закрывали
маски. Самые разные – от ярких
карнавальных, щедро украшенных
мишурой, до простых тряпок,
закрывающих лицо.
- Это одиночество, Витя.
Вспомни собаку. Она не
заслужила одиночества, но ты
единственный, кто был ей нужен,
кого ждала. Ждала и менялась.
Внешность здесь – отражение
души. Здесь не в почете зеркала,
ибо каждый видит других, какие
они на самом деле. Злость,
зависть, отчаяние, корысть,
гордыня – все на лицах.
Я рывком вскинул руки к
голове, провел пальцами по лбу,
щекам, подбородку – и тихо
заскулил. Это не мое лицо!
Тяжелый угрюмый подбородок,
острые скулы, массивные
надбровья. Гид молча переждал
истерику. Когда руки, наконец,
перестали трястись, а дыхание
выровнялось, я спросил с
надеждой, вспомнив девушку
возле дома. «А красивые?»
- Красивые – редки. Очень
редки. Повезло тебе с соседкой.
Мы летели дальше – над
пустыней, где толпы людей руками
рыли колодцы, над заснеженными
пиками гор, усеянными кособокими
хилыми домишками, над черным
океаном, по которому плыли
полусгнившие остовы кораблей. И
повсюду стоял непрекращающийся,
разрывающий душу, не крик –
стон. Редкие места с чистой аурой
покоя только подчеркивали
застарелую атмосферу страдания и
боли.
Меня трясло. Особенно
запомнилась женщина на берегу,
совершенно обнаженная, только
на голове была намотана рванина,
закрывающая лицо.
Окровавленными руками она
разрывала гальку, и, причитая,
хоронила в мелкой могиле что-то
маленькое, замотанное в тряпье.
Засыпала яму, и через минуту
начинала отрывать ее снова.
Приглядевшись, я узнал в свертке
ребенка.
- Расплата за аборт?
- За убийство. – Серьезно
поправил меня Гид. – Здесь все
называют своими именами.
- Это ад. – Сказал я
уверенно.
- Нет. – Мой спутник покачал
головой. – Свой ад каждый носит с
собой. Здесь есть и котлы с
маслом, и геенна – для тех, кто в
это верил. Но даже в кипящем
масле варится не так страшно,
если ты не один. А есть и места,
вроде твоего леса, ты видел. Здесь
все есть – каждому, по делам его.
- Мне плохо. – Пожаловался
я Гиду. – Хочется кричать.
Страшно, провожатый. Это как
ток, все идет через меня –
отчаяние, злоба, боль…
Пожалуйста, давай вернемся.
Вожатый сжал мою руку
крепче. «Это еще не страшно.
Страшно, когда это происходит с
тобой».
- Нет святых, Гид, нету их!
Мы все не ангелы. Я не знаю, не
знаю! – заорал я. – Все так или
иначе лгут, завидуют, воруют…
- Исцеляют больных,
помогают страждущим, любят,
наконец. – В тон продолжил он. –
Все в ваших руках, Витя. Все в вас
самих.
- Отпусти меня!
Он не сделал ни единого
движения, но в глазах вдруг
помутнело, закружилась голова – и
все стало, как было. Лес, дом,
покой. И девушка у соседней
ограды, глядящая на меня с
состраданием. Гид потянул меня за
рукав: «Иди со мной».
Пока нас не было, дом
обзавелся слуховым окном на
крыше. Через него мы вылезли на
самый верх, и в изнеможении я
повалился на холодную черепицу.
- Я ведь совсем не святой,
Гид. – Сказал я тихонько. – Что
меня ждет?
Он улыбнулся, печально и
мудро. «Святые вообще редкость» -
задумчиво сказал он, и потянул
меня к краю крыши. – «Я только
показал, что может быть. А дальше
думай сам. Смотри». Он протянул
руку вниз, и когда я наклонился
над краем, неожиданно сильно
толкнул.
Я взмахнул руками, и,
потеряв опору, полетел вниз,
прямо на асфальтированную
полоску опоясывающую дом. И
вместе с чувством полета пришло
прозрение и облегчение.
- Я понял, ангел! – Успел
крикнуть я. – Все в нас самих!
Спа…
И наступила тьма

[KalT]

И наступила тьма.
Возвращение в сознание
ничего хорошего не сулило. Во
всем теле, казалось, не осталось
места, где не поселилась бы боль.
Озноб и жара одновременно, и
страшно было раскрыть глаза.
- В четвертую его.
Я почувствовал, как
перетягивают мое тело на что-то
твердое и холодное. Женский
голос произнес: «Он приходит в
себя». И, внутренне собравшись, я
открыл глаза и встретился взглядом
с человеком возле каталки. Лицо
было закрыто зеленой маской, но
взгляд остался тем - же – усталым и
добрым, с едва заметной
лукавинкой.
- Ангел. – Прошептал я. –
Спасибо.
Вокруг глаз врача
разбежались веселые морщинки.
- Да рановато мне в ангелы,
на земле еще дел невпроворот. –
Неожиданно густым басом сказал
он. – А ты везунчик, катарсис
пережил. Две минуты без
сердцебиения. Ну, теперь жить
будешь. Везите. Из шестой готов
пациент?
Это он сказал уже медсестре,
и, получив ответный кивок,
скомандовал: «Везите»,
отвернулся, уже забыв про меня.
А в палате меня уже ждали.
Господи, сколько народу! Помимо
моих, шикая друг на друга,
собрались друзья, все семейство
жены – тесть с тещей, и три ее
брата. Тумбочка возле кровати
была буквально погребена под
ворохом пакетов, оба подоконника
занимали цветы. Я переводил
взгляд с лица на лицо, пока они
наперебой пытались задать один и
тот же вопрос, и едва сдерживал
навернувшиеся слезы. Как я их не
ценил! А скольких уже успел
оттолкнуть!
Спасибо, ангел. Ты показал
причину и следствие, и дал шанс
кое-что исправить. Я усвою урок.
- Как ты? – пробился сквозь
покаянные мысли голос жены.
- Лучше всех! - я пошевелил
рукой, пытаясь показать большой
палец. – Спасибо. Спасибо, что
пришли.
Было очень неловко, что
слезы ручьями катятся по щекам,
но я ничего не мог с собой
сделать.
- Спасибо. – Повторил я, и
добавил. – Я чуть не потерял вас.
Сознание плыло,
скатывалось в сон. Очень хотелось
свернуться в клубок, поджав
колени к груди, и забыться.
Говорят, побывав на пороге
смерти, люди часто меняются. Я не
стал исключением.
Будем жить, пронеслось в
голове. А когда придет время, я
шагну на Порог без страха. Я
дострою тот дом у дороги, где
высокие кедры. Вечерами я стану
зажигать в окнах свечи, чтобы все,
кто был мне дорог, увидели огонь
сквозь туман равнодушия, и
пришли. И когда они соберутся в
каминном зале – полутемном,
протопленном, уютном, я выйду к
ним, и скажу…
Мысль оборвалась, словно
ножом отрезанная. Голова после
наркоза тяжелая - тяжелая, мысли
ленивые, сонные. Я вздохнул.
Надеюсь, найду, что сказать.
Время еще есть. Да, не
святые мы...но, черт возьми, не
так уж и сложно хотя бы
попытаться вырвать из себя
кусочек злобы, корысти,
равнодушия – и стать чуть-чуть
лучше. Я попробую.
И, может быть, тогда, на
Пороге, меня встретит не только
собака?

Судите. Я дебютант, но о скидках не ппрошу. Всегда рад грамотной критике.

А.Киселев "с"

[Нильс-ойка]

Так, а копирайт? Работы без указания авторства не обсуждаются, таковы Правила.

Добавлено через 1 минуту

Слово о копирайте

[KalT]

надеюсь буковку 'с' правильно поставил?) я с мобильного сейчас, норм.клав.нет под рукой.

[Нильс-ойка]

Копирайт должен соответствовать нику:
(с) KalT
или:
(с) KalT (А.Киселев)
Ведь иначе откуда читателю знать, что KalT и А.Киселев одно лицо))
Сорри за занудство, но это обязательные Правила портала.

[Наталья Бугаре]

KalT, Саш, рада приветствовать на Нео. Об этом рассказе я уже высказывалась. Это Литература.

[KalT]

не могу найти кнопку лс, может в мобильном вар-те она не видна?(

[Солангри]

- Еще и критикует! - голос из пустого угла заставил меня слегка вздрогнуть. – Возьми да сделай, как надобно. А хаять все горазды.

поэтому коротко: финал чуть смазан фокалом и всевлезающим автором.