Играющий на узкой отмели Мориц намотал на палец длинные желто-зеленые пряди речной травы.
- Пап, чьи это волосы?
- Не волосы, а тина, - наставительно заметил я, провожая взглядом сонно дрейфующий по мелкой серебряной ряби поплавок. - Она выгорела на солнце. Сними сандалии, смотри, все мокрые.
Высокие берега Саара сплошь поросли камышами и фиолетовыми ирисами, только в одном месте к реке спускался пологий песчаный пляж. Мориц возился с ведром и совочком, лепил из влажной массы большие мягкие куличики, а я растянулся на траве под горячим, пятнисто-бирюзовым небом, окутанный бледными облаками цветочной пыльцы и монотонным стрекотом кузнечиков. Бесполезная удочка валялась поодаль, придавленная камнем — чтобы течением не унесло.
Улов был, можно сказать, никакой. Мы с сыном торчали на берегу полдня, и до сих пор только одна рыбешка бестолково слонялась из угла в угол наполненного водой целлофанового пакета. Пару раз начинало клевать, но как-то вяло. К тому же рыболов из меня никудышный, из Морица тем более, так что подсечь не удавалось.
Разомлев от жары и ослепленный ярким светом неба, я опустил ресницы и не заметил, как задремал. Очнулся, почувствовав, что малыш теребит меня за рукав футболки и что-то кричит прямо в ухо, безбожно мешая русский с немецким. Когда сын волновался, его становилось невозможно понять.
Я взглянул в сторону реки. Поплавок радостно танцевал на волнах, то полностью погружался, точно черноголовая уточка-нырок, то выскакивал на поверхность и снова тонул — что-то большое тянуло его вглубь.
Тут и подсекать не понадобилось, еще секунда и... Мориц даже вскрикнул от удивления. На берегу извивалась и била по земле чешуйчатым хвостом крошечная русалочка. Cамая настоящая, только миниатюрная, не больше десяти сантиметров в длину. Рыболовный крючок проткнул ей горло.
Мы с Морицем присели на корточки и, ошеломленные, разглядывали ее, не решаясь дотронуться. Зеленые искорки глаз, замутненные болью, спутанные золотые волосы и точеная фигурка эльфа... но только до пояса. Дальше шел хвостик, короткий, нежно-перламутровый.
«Как ее угораздило насадиться на крючок? - недоумевал я. - Неужели хотела съесть червяка? Это всего лишь животное», - убеждал я себя.
Маленькое существо умирало у наших ног, дергаясь в конвульсиях и окропляя рыжий речной песок бледно-розовой кровью.
- Папа, кто это? - ребенок смотрел на несчастное создание потемневшими от ужаса глазами. - Ей больно?
- Это рыбка, Мориц! Да, ей больно. Она поранилась. Но мы сейчас отпустим ее обратно в воду, и там ее вылечат другие рыбки.
Что еще я мог сказать? И что можно было сделать? Я осторожно взял русалку в руки — ее кожа оказалась теплой на ощупь — перегрыз леску и, размахнувшись, зашвырнул обмякшее тельце подальше в реку. И поспешно отвернулся, стыдливо пряча глаза, чтобы сын не увидел в них того, в чем я сам себе боялся признаться.
Я не знал тогда, что на следующее утро поднимется ветер, и вода вернет нам нашу нечаянную жертву, и Мориц будет стоять, глядя на выброшенный на песчаную отмель маленький трупик. Станет долго рассматривать его, трогать палочкой, но ни о чем меня не спросит. Жаль... потому что к тому времени я уже придумаю ответ.
А пока мы выпустили из пакета малька - совсем еще мелкий, пускай подрастет - и пошли домой по блекло-желтой, в огненных пятнах цветов, степи. Я смотрел себе под ноги, чтобы, не дай Бог, не наступить на разбегавшихся во все стороны малахитовых ящерок. Мир неожиданно показался мне беззащитным и хрупким; захотелось взять его бережно и согреть, как цыпленка в ладонях.
Я шел и размышлял о том, как все-таки глупо... и как по-человечески - столкнуться лицом к лицу с чудом и тут же его убить. Волшебство, оно такое уязвимое. Ему легко распороть горло обычным рыболовным крючком или растоптать его ненароком и даже не заметить. Куда нам в космос? Разобраться бы с тем, что у нас под ногами.
(c) Джон Маверик
Секрет:
Илана на рыбалку не пошла. Спокойно глядя мне в глаза, заявила, что ей нужно готовить обед, а это все так... глупости. Как некоторые люди боятся пауков, грозы или самолетов, так моя жена боялась воды, не той, что течет из крана, а глубокой, в которой можно утонуть.
- Пап, чьи это волосы?
Играющий на узкой отмели Мориц намотал на палец длинные желто-зеленые пряди речной травы.
- Не волосы, а тина, - наставительно заметил я, провожая взглядом сонно дрейфующий по мелкой серебряной ряби поплавок. - Она выгорела на солнце. Сними босоножки, смотри, все мокрые.
Высокие берега Мозеля сплошь поросли камышами и фиолетовыми ирисами, только в одном месте к реке спускался пологий песчаный пляж. Мориц возился с ведром и совочком, лепил из влажной массы большие мягкие куличики, а я растянулся на траве под горячим, пятнисто-бирюзовым небом, окутанный бледными облаками цветочной пыльцы и монотонным стрекотом кузнечиков. Бесполезная удочка валялась поодаль, придавленная камнем — чтобы течением не унесло.
Улов был, можно сказать, никакой. Мы с сыном торчали на берегу полдня, и до сих пор только одна рыбешка бестолково слонялась из угла в угол наполненного водой целлофанового пакета. Пару раз начинало клевать, но как-то вяло. К тому же рыболов из меня никудышный, из Морица тем более, так что подсечь не удавалось.
Разомлев от жары и ослепленный ярким светом неба, я опустил ресницы и не заметил, как задремал. Очнулся, почувствовав, что малыш теребит меня за рукав футболки и что-то кричит прямо в ухо, безбожно мешая русский с немецким. Когда сын волновался, его становилось невозможно понять.
Я взглянул в сторону реки. Поплавок радостно танцевал на волнах, то полностью погружался, точно черноголовая уточка-нырок, то выскакивал на поверхность и снова тонул — что-то большое тянуло его вглубь.
Тут и подсекать не понадобилось, еще секунда и... Мориц даже вскрикнул от удивления. На берегу извивалась и била по земле чешуйчатым хвостом крошечная русалочка. Да, самая настоящая, только миниатюрная, не больше десяти сантиметров в длину. Рыболовный крючок проткнул ей горло.
Мы с Морицем присели на корточки и, ошеломленные, разглядывали ее, не решаясь дотронуться. Зеленые искорки глаз, затуманенные болью, спутанные золотые волосы и точеная фигурка эльфа... но только до пояса. Дальше шел хвостик, короткий, нежно-перламутровый.
«Как это по-человечески, - подумал я с тоской. - Столкнуться лицом к лицу с чудом и тут же его убить.»
Маленькое существо умирало у наших ног, дергаясь в конвульсиях и окропляя рыжий речной песок бледно-розовой кровью.
«Как ее угораздило насадиться на крючок? - недоумевал я. - Неужели хотела съесть червяка? Это всего лишь животное,» - убеждал я себя.
- Папа, кто это? - ребенок смотрел на несчастное создание потемневшими от ужаса глазами. - Ей больно?
- Это рыбка, Мориц! Да, ей больно. Она поранилась. Но мы сейчас отпустим ее обратно в воду, и там ее вылечат другие рыбки.
Что еще я мог сказать? И что можно было сделать? Я осторожно взял русалку в руки — ее кожа оказалась теплой на ощупь — перегрыз леску и, размахнувшись, зашвырнул обмякшее тельце подальше в реку.
По дороге домой Мориц тихо всхлипывал, а я смотрел себе под ноги, чтобы, не дай Бог, не наступить на разбегавшихся во все стороны малахитовых ящерок. Мир неожиданно показался мне беззащитным и хрупким; захотелось взять его бережно и согреть, как цыпленка в ладонях.
«Волшебство, оно такое уязвимое, - размышлял я, старательно обходя стелящиеся между камнями огненные плети цветов. - Ему легко распороть горло обычным рыболовным крючком или растоптать его ненароком и даже не заметить. Куда нам в космос? Разобраться бы с тем, что у нас под ногами.»
- Мама, мама, мы сегодня поймали...! - Мориц бросился к матери и, не давая ей опомниться, рассказывал взахлеб. Я наблюдал за Иланой и видел, как недоверие на ее лице сменяется изумлением, растерянностью, потом грустью. И вдруг ее глаза вспыхнули лукавым любопытством, она улыбнулась.
- Я знаю, кто это был. Дюймовочка, которая все-таки вышла замуж за жабу и превратилась в русалку, - сказала Илана и подмигнула мне.
Класс!..
Но, убейте меня, мне не понравилась Дюймовочка. Не знаю, почему.
Показалось, что она "из другого садика", как говорит Сол Кейсер.
А все остальное - восторг и блеск.))
Собственно, идея здесь в том, что и Илана, и ГГ пытаются отвлечь ребенка от печального происшествия (гибели, возможно, разумного живого существа), представить его, как что-то неважное, сказочное, т. е. как что-то другое. Поэтому ГГ говорит о рыбке, а его жена о Дюймовочке.
Добавлено через 1 минуту
Рекорд Надоев, да, наверное. Я как раз пытаюсь гладкий стиль выработать, а то он у меня чересчур корявый раньше был. Ну, а сиропчато... не знаю. Может, и сиропчато. Эта штучка как бы ни на что не претендует, она крошечная совсем...
Джон Маверик,
подчеркиваю: текст кажется пресновато-гладким и немного слащавым мне, но это вовсе не означает, что так оно и есть. Другие, в том числе разбирающимся в деле куда лучше меня, могут воспринимать ваш рассказ совсем иначе.
Рекорд Надоев, да это понятно. Вкусы у всех разные и на всех не угодишь. Хотя, конечно, любое мнение заставляет задумываться и искать "золотую середину". Пресноватый и слащавый текст - это, конечно, нехорошо. А вот гладким стиль должен быть, шероховатости в нем ни к чему.
Хотя у меня слово "пресновато-гладкий" как-то ассоциируется со штампами или излишними красивостями. Вроде бы их у меня нет? или есть?
Джон, впервые Ваше произведение мимо меня. Как-то не тронулo. Написано хорошо, технично. Но я так и не нашла в миниатюре того глубокого смысла, который присущ Вашим, даже маленьким по объёму, произведениям. Или моя душа просто ослепла?
Добавлено через 32 секунды
Стало страшно. Но перечитала кое-что из Вашего (у меня распечатки на столе) и успокоилась - зрячая.