Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка

Вернуться   Стихи, современная поэзия, проза - литературный портал Неогранка, форум > Наши пациенты > Палата N5 : Прозаики

Палата N5 : Прозаики Ничто так не развивает творческий почерк, как автографы.



Ответ
 
Опции темы

Сухая ветка

Старый 06.11.2018, 14:56   #11
в "Процессе"
 
Аватар для Migov
 
Регистрация: 16.04.2009
Адрес: Белгород
Сообщений: 1,645

Re: Сухая ветка. День первый.


День шестой

Алексей проснулся рано, погонял по пустой с похмелья голове всякие мысли, потом вспомнил о том, что накануне во сне видел деда. «Пойду на кладбище», – подумал он и побрёл умываться.
Звякнула щеколда, зашёл Гришка. Поздоровался.
– А где… это самое…
– Вон стоит.
– Так под уху надоть… Сам бог велел…
– Нет, дядь Гриш, я не буду. Хватит уже.
– Не ссы в компот, там повар ноги моет!
– Да я на кладбище собрался…
– Правильно, молодец! Так ить и помянем же, ага…
Мохов сделал неопределённый жест. Гришка кивнул, налил две рюмки.
– Надо же закусить хотя бы…
Разогрели уху, выпили.
– С собой возьмём чекушечку, – сказал Гришка, нашёл под столом пустую бутылку, быстренько налил до горлышка.
– Закусить надо взять, – пробормотал Алексей, поставил в пакет бутылку и пару рюмок.
– Я щас, – сказал Гришка и побежал домой.
Через пару минут появился со свёртком, довольный.
– Моя как узнала, что мы к Павлý, завернула тут. Посидим у могилки, чего ж…
Деревенское кладбище, ограждённое ветхим штакетником, было старым, но небольшим – жителей в Мохове было мало, люди умирали редко. Оно заросло травой, кустами и небольшими деревцами, причём кусты и деревья кое-где росли прямо в оградках. Среди деревянных крестов и оградок лишь кое-где виднелись железные, да и на них сквозь облупившуюся краску вылезла ржавчина. Со стороны казалось, что в расположении могил нет никакого порядка. Облезшие кресты, крашенные в основном голубым и чёрным, будто бы хаотично росли, как кактусы в мексиканских прериях. Покосившаяся калитка, висящая на одном навесе, располагалась между двумя кривыми ясенями, исполнявшими роль кладбищенских ворот. «Оставь надежду», – подумал Алексей.
Гришка ловко отодвинул калитку, свернул направо и пошёл к крайним могилам. Теперь в оградке их было две – дед оставил место для себя рядом с супругой. Над могилами стояли одинаковые деревянные кресты с табличками, на которых краской были выведены аккуратные прописные буквы: «Мохова Евдокия Архиповна 12.07.1923–20.12.1992» и «Мохов Павел Фёдорович 1923–17.07.2005». Дату рождения деда, видимо, никто не знал. Овальная фотография на бабушкином кресте, на ней – красивая женщина лет тридцати.
– Вот, Алёша. Тут твой дед лежит, ага.
– И фотографии нет, – заметил Алексей.
– Дак ить не было ж… – Гришка развёл руки в стороны.
Алексей подошёл ближе, присел на корточки.
– Ну здравствуй, дед.
И тут же ветерок пробежался по деревьям. И Гришка, и Алексей заметили это.
– Встречай внука, Павло, – сказал Гришка, обращаясь к верхушкам деревьев.
– Помянем, – утвердительно сказал Алексей.
Присели на траву, Алексей не спеша развернул свёрток. Там лежали варёные яйца, огурцы с огорода, нарезанный хлеб, головка лука. Молча выпили не чокаясь.
– Тихо-то как здесь, ага, – сказал Гришка и хрустнул огурцом.
Потом тяжело вздохнул, снял картуз, пригладил редкие седые волосы и добавил:
– Скоро и мне сюда…
– Да ладно, дядь Гриш, поживём ещё, – сказал Алексей.
Выпили ещё. Гришка прислонился к ближайшему дереву и, казалось, задремал. Алексей опёрся на локоть и прилёг.
«Эх, дед, всё же неправ ты был насчёт пустоты, – подумал он. – А тоска как же? В твою систему координат она никаким боком не вписывается… Даже
если смыслов в жизни полно, куда тоску-то девать?
Э-э-эх…»
Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, рассказать то, что он ещё никому не рассказывал. Вот если б сосед был его ровесником, то вполне возможно, что они нашли бы общий язык и не было бы так мучительно больно… А так…

Когда Алексей Мохов стал студентом педагогического, он заявил родителям, что уходит жить в общежитие, мотивируя своё решение тем, что гранит науки легче поддаётся, если грызть его не дома в одиночку, а с такими же грызунами, причём в местах их обитания. Ещё год-два назад, при Советском Союзе, Алексей вряд ли получил бы место в общежитии, так как не был иногородним. Но шёл девяносто второй, бардак в стране нарастал, поэтому на заселение Мохова в общагу родная альма матер посмотрела сквозь пальцы. Скорее всего, поначалу она и не знала
об этом.
Алексей навещал родителей два-три раза в неделю, но затем свободная студенческая жизнь затянула его. Выпивал он наравне со всеми, особо алкоголем не увлекался, но вот у родителей стал появляться реже.
В то время он встречался со студенткой из «кулька» – института культуры. Рыжая, почти огненная Анжела была девушкой довольно ветреной, претендентов на её прелести хватало с избытком, поэтому то, что Мохова она в конце концов бросила, было вполне естественным. На её предложение «остаться друзьями» Алексей отреагировал адекватно – повернулся и ушёл.
По опыту своих друзей, уже попадавших в подобные ситуации, Алексей знал, что лучше всего сейчас напиться. Этот пожар в сердце можно было залить только водкой. И случай, бог-изобретатель, не замедлил явиться. Эдик, сосед по комнате, волосатый дагестанец со сломанным носом, позвал его с собой на день рождения «красывий маладой дэвущка», так как его просили прийти с другом.
День рождения отмечали в общежитии швейной фабрики. Общежитие было семейным, поэтому документы на входе никто не спрашивал, да там и вахтёрши не было. Именинница Алёна, девушка Эдика, была крупной женщиной лет тридцати пяти, полноватой, с выдающейся грудью. Алексею предназначалась её подруга Света, девушка не совсем «красывий», но действительно «маладой» – лет на десять моложе хозяйки. Поначалу всё складывалось хорошо –
выпивали, веселились, пытались танцевать в маленькой комнатке, половину которой занимал стол. Алексей хотел поделиться своей бедой, хотя бы с тем же Эдиком, но жаловаться, что тебя бросила девушка, и при этом сидеть за столом с другой было как-то не по-мужски.
А потом Эдик напился и стал ревновать Алёну ко всему, что движется. Алёна тоже за словом в карман не лезла. Разгорелся скандал, и Света увела Алексея в свою комнату. Там они ещё выпили и легли в постель.
Разгорячённый Эдик разбил Алёне нос и ретировался после того, как хозяйка, вся в крови и слезах, пригрозила вызвать милицию. Несостоявшийся жених так испугался, что не вернулся в свою общагу, а поехал на другой конец города к товарищам по диаспоре, в надежде пожить там некоторое время – мало ли что.
Света, далеко не красавица, решила не выпускать из рук привалившее счастье. Она взяла в поликлинике больничный и занималась только Алексеем: кувыркалась с ним в кровати, готовила ему разнообразные блюда, бегала за водкой и сигаретами.
А Алексей не мог забыть Анжелу. Во время секса со Светланой он закрывал глаза и представлял тело своей рыжей бывшей. Но открывать глаза всё же приходилось, и поэтому он пил, причём много и методично. Свету же это устраивало – лишь бы не уходил.
Так продолжалось две недели, а потом Алексей вспомнил, что на дворе – декабрь, что приближается сессия, а он к ней совершенно не готов. Он посмотрел на некрасивое лицо Светы так, словно впервые увидел.
«Что я здесь делаю? – подумал он, глядя на совершенно чужую женщину. – Пора сваливать отсюда».
И он ушёл.
А потом случилось то, что случилось.
Сначала Алексея удивило, что вахтёрша общежития баба Валя странно на него посмотрела, когда он заходил к себе.
– Добрый день, баб Валь, – сказал он и улыбнулся. – Что-то не так?
– А тебя отец искал, – ответила она, всё ещё глядя на него так, будто перед нею неожиданно появилось привидение.
– А зачем, вы не в курсе?
– Нет, – сказала вахтёрша и, словно чего-то смущаясь, отвернулась.
– Я позвоню?
– Да, милок, конечно, конечно…
Баба Валя подвинула телефон ближе.
Отец снял трубку после третьего звонка.
– Алексей? Ты где?
– В общаге, па. Что-то случилось?
– Приезжай… Сейчас…
Алексей положил трубку и увидел, что баба Валя плачет.
…Отец пил водку на кухне. За всю жизнь такого никогда не было. Отец вообще не пил, тем более в одиночестве.
– Бать?
Отец поднялся, подошёл вплотную к сыну и влепил ему пощёчину.
– За что, па?
Тот не ответил, вернулся к столу, достал ещё одну рюмку, налил в обе, сел за стол.
– Выпей.
– Что-то случилось?
– Пей.
– А мама где?
– Пей, сказал!
И только сейчас страшное, то, о чём нельзя и подумать, начало понемногу проникать в его мысли.
– Что-то с мамой?
Отец сжал челюсти, потом вдруг уронил голову на руки и громко зарыдал.
– Мама… Тани больше нет… Нет…
Что было дальше, Алексей помнил плохо. Позже ему рассказали, что три дня он сидел в углу и шептал: «Мамы больше нет»…
…В тот самый день, когда от Алексея ушла рыжая, на перекрёстке у самого дома Татьяну Мохову сбил пьяный водитель. Она умерла в скорой, по дороге в больницу.
Отец звонил в общежитие, но там никто не знал, куда пропал Алексей. Занятый подготовкой к похоронам, отец всё же выбрал время, чтобы приехать в общагу. Ему сказали, что вместе с Алексеем пропал и его сосед по комнате, Эдик. Виктор Мохов стал расспрашивать всех, кто знал этого Эдика, в надежде выпытать хотя бы какой-нибудь адрес, но Эдик залёг ещё глубже, предупреждённый о том, что его ищет какой-то разъярённый мужик.
В последний путь мать провожали без сына. Пришли коллеги, соседи. Дед с бабкой не приехали – узнав о гибели невестки, баба Дуся слегла.
А на следующий день после похорон позвонил дед из райцентра…

Проснулся Гришка.
– Эх, Алёша… Давай по последней, что ли…
Алексей бережно разлил остатки самогона.
– Полдень, дядь Гриш. Надо собираться. Хочу на обеденном автобусе в посёлок смотаться, вон, краску надо купить, – сказал Алексей и указал на крест. – Автобус в райцентр в котором часу мимо нашего поворота проходит?
– Дык щас… В двенадцать антобус оттуда, час, ну там ещё немного, сразу назад… В полвторого, минут в двадцать там надо стоять, – ответил Гришка.
– Надо поспешить. Час быстрой ходьбы…
– Так я тебе велик дам! Там в кустах поставишь, ага. И антобус не прозеваешь, и обратно с ветерком домчишь!
На том и порешили. Алексей вернулся домой, взял сумку, сел на Гришкин велосипед и не спеша покатил по грунтовке.
Несмотря на жару и почти недельное злоупотребление, ехалось довольно легко. Но небольшой ветерок так и не вымел из головы Мохова тяжёлые мысли, и даже пейзаж не радовал глаз.
Migov вне форума   Ответить с цитированием
Старый 06.11.2018, 14:56   #12
в "Процессе"
 
Аватар для Migov
 
Регистрация: 16.04.2009
Адрес: Белгород
Сообщений: 1,645

Re: Сухая ветка. День первый.


…Как позже рассказал Алексею отец, бабушку Дусю хоронили всем селом, даже из Осиновки были люди. Много говорили, вспоминали. Дед держался молодцом – ходил степенно, чрезмерно горя не показывал. Поцеловал на прощание Евдокию, бросил горсть земли…
– Алексей где? – спросил у сына.
– Ногу сломал, в гипсе лежит, – соврал тот.
Вернувшись из Мохова, Виктор запил…

…После смерти матери Алексей вернулся домой. Отец бросил пить ровно через месяц. На заводе, где он работал, задним числом оформили ему отпуск. Вышло так, что отец свой отпуск пропил.
Весной состоялся суд. Следствие установило, что «гражданка Мохова Т.В., находясь в состоянии алкогольного опьянения»…
Сбившего её гражданина Манукяна А.Ю. освободили в зале суда.
Перемены в поведении отца Алексей заметил не сразу. Тот приходил с работы и тихо сидел в своей комнате. Иногда включал телевизор, но картинкой на экране, как заметил Алексей, отец не интересовался. Сын боялся, что отец сходит с ума, он пытался расшевелить, разговорить отца, но тот лишь смотрел в глаза Алексея, молчал и лишь изредка улыбался в ответ.
Как-то раз отец вечером не пришёл. Вместо него появился кто-то из его коллег и сообщил, что отца не было на работе. Отец не пришёл и на следующий день. Алексей обзвонил всех знакомых, он очень переживал, хотелось напиться и завыть. Мало того, что Алексей считал себя предателем по отношению к матери и бабушке, а тут ещё и отец куда-то пропал.
Но вскоре позвонили из милиции и сообщили, что гражданин Мохов В.П. задержан и что он обвиняется в предумышленном убийстве гражданина Манукяна А.Ю.
Осенью 1993 года Виктору Мохову вынесли приговор – десять лет колонии…

Он спрятал велосипед в кустах и вышел встречать автобус, приговаривая: «Был я копан, был я топтан... Ничего, ничего, прорвёмся...»
Пазик с одним пассажиром пришёл вовремя. За рулём сидел тот же цыган.
– В город уезжаешь? – спросил он.
– Нет, за покупками. А домой завтра поеду.

Алексей женился в августе девяносто восьмого, как раз накануне кризиса. Все накопления неожиданно обесценились. Молодому и неопытному учителю русского языка и литературы платили копейки, и под мощным напором супруги Алексею пришлось уйти из школы. Чтобы выжить в то время надо было крутиться, но крутиться гуманитарий Алексей не умел априори, получалось только выкручиваться. Он устроился продавцом фруктов на рынок, но его работодатели-азербайджанцы обманули с зарплатой. Алексей разгружал машины, продавал хот-доги, селёдку с килькой, приторговывал палёной водкой и импортными сигаретами. Однажды даже пришлось постоять за книжным лотком, но здесь его поджидало разочарование другого толка – оказалось, что он физически не может продавать книги. Каждый раз, когда ему всё-таки удавалось это сделать, Алексею было неимоверно стыдно. Сколько он себя помнил, он всегда относился к книгам слишком трепетно. Ладно там торговать одеждой или продуктами, даже палёной водкой. Но книгами! Для него продажа книг была равнозначна продаже… ну, например, икон.
Он мечтал заработать начальный капитал и открыть какое-нибудь дело, но ничего не зарабатывалось, мечта так и оставалась мечтой. Да и какая там мечта – в это понятие Алексей не вкладывал ничего конкретного. Даже если у него и появились бы деньги, он вряд ли придумал бы им достойное применение.
Отношения с Ларой находились в прямой зависимости от той суммы, которую он приносил домой. Постоянное безденежье вызывало регулярные скандалы, и разорвать эту взаимосвязь не получалось.
Весной девяносто девятого Мохов с другом открыли в гараже последнего пункт приёма цветных металлов. Дело пошло с первого дня – у дверей толпились местные пацаны и подпитые мужики. Тащили всё: алюминиевую проволоку, гнутые молочные бидоны, трубы из нержавейки, запчасти из дюралюминия, латунные и медные тазы. Детвора где-то набрела на склад использованных аккумуляторов и возила их на тачках весь день – Мохов принимал свинец по рублю за килограмм. Несли даже огромные старинные самовары, один из них Алексей оставил себе – с двуглавым орлом на красной меди, с выбитыми императорскими медалями на поцарапанном корпусе. Один раз бедовая женщина узнала в принятом металле свою любимую дюралевую сковородку. Алексей посудину вернул, а потом долго смеялся, представляя, как хозяйка будет гонять этой же сковородкой своего незадачливого мужа-алкаша, сдавшего кухонную утварь на опохмел.
Фирма, ссужавшая Мохову с товарищем деньги на покупку цветмета, не успевала всё вывозить, так что в гараже было не протолкнуться.
Три-четыре месяца Мохов неплохо зарабатывал. За всё это время у них с женой не было ни одного скандала.
А потом случилась ментовская подстава – засланный казачок сдал краденые электрические кабели. Участковый потребовал внушительную сумму за то, что не будет заводить уголовное дело. Пункт приёма пришлось закрыть.
И Алексей вернулся в школу. С этого момента Лара стала совершенно равнодушной к нему.
А Алексей вспоминал идиллические отношения своих родителей и завидовал…

…Как-то раз в школе объявили карантин и отменили занятия. К десяти утра Алексей вернулся домой. То, что произошло потом, навсегда осталось в его памяти и совести расплывчатым мутным пятном, противной сероватой слизью, смесью брезгливости и стыда.
Входная дверь была не заперта. Алексей открыл её и увидел мужские остроносые туфли. Едва он их заметил, сразу понял, что происходит. Звуки, раздававшиеся из спальни, доказывали, что его догадка верна.
Он тихо притворил дверь, разулся, поставил свои туфли, аккуратно отодвинув чужие. Его возвращение оставалось незамеченным. Алексей подошёл на цыпочках и заглянул.
Огромный мужчина с волосатой спиной двигал толстым тазом так, словно хотел расплющить женщину под ним. Его звериное рычание разбавлялось стонами Лары, лежащей на животе. Она кусала край подушки, и когда волосатый гигант приподнимал её голову за волосы, казалось, что он хочет вырвать подушку из её зубов.
Алексей тихо отошёл назад к двери, присел на корточки. Его сердце бешено стучало, а действо в спальне продолжалось, постепенно достигая крещендо, и Алексей в полной прострации вышел на улицу.
Он бесцельно ходил по городу, курил, сидел на лавочке в парке, кормил уток в пруду. И всё никак не мог себе объяснить, почему он ничего не сделал этому типу и своей жене. «Странно, – думал тогда Алексей. – Почему нет боли? Только какое-то отупение и пустота…»
Он вернулся домой около шести вечера. Лара вела себя как обычно и даже не догадывалась, что муж знает о её измене. И Алексей решил вести себя так, будто бы ничего не произошло. Он был согласен делить её с кем угодно, хоть с чёртом лысым, лишь бы Лара оставалась с ним…

В районном центре Алексей зашёл в хозмаг, купил пару кисточек и две банки краски, голубую и белую. Времени до вечернего автобуса было много. Заметив бюро ритуальных услуг, заказал там новую оградку, металлическую. Её пообещали доставить через два дня, но долго не могли разобраться, где находится это странное Мохово. Потом Алексей перекусил в кафе, напоминающем советскую столовую. Погулял по парку. Купил сигареты и кое-чего из еды.
Автобус выехал вовремя….

Отец вернулся после семи лет отсидки, его освободили по амнистии в честь 55-летия Победы как отбывшего не менее двух третей наказания. Вернулся – жёлтый, сухой, морщинистый и беззубый.
Он ни с кем не общался – целыми днями только курил на балконе, сплёвывая вниз, и смотрел во двор. Алексей попытался его расшевелить, но тот посмотрел на него в упор и произнёс:
– Всё нормально, сынок. Не парься.
О зоне Алексей не спрашивал – думал, что если отец сам захочет, то расскажет. Но Виктор не рассказывал ничего. Обстоятельства последних лет его жизни, похоже, становились ещё одной семейной тайной.
Появление лишнего человека в их семейном гнезде Лара восприняла в штыки. Нет, сначала она ничего никому не говорила, но явно была не рада возвращению свёкра из тех самых мест. Спустя неделю Лара понемногу начала жаловаться Алексею, что боится его отца, что её «подавляет» его тяжёлый взгляд. Потом стало доходить и до истерик. Она утверждала, что свёкор на неё подозрительно смотрит и что она боится за свою женскую честь. Алексей возмущался, кричал, мол, как она могла такое подумать о его отце, но Лара стояла на своём. В итоге Виктор решил уйти.
– К отцу поеду, – сказал он. – А то заскочил всего на один день к старику. Ему помогать надо…
– Отец, прости меня… Не знаю, что на неё нашло… Обычно она не такая, – оправдывал жену Алексей.
– Брось, сын, всё путём.
Когда прощались, Алексей разрыдался.
– Батя, не так я представлял всё… Думал, придёшь, заживём счастливо…
– Да всё нормально, сынок.
А перед уходом отец вдруг обернулся и неожиданно произнёс:
– Лёша, человек рождён не для счастья, отнюдь, а, скорее, для испытаний. Создаётся впечатление, что над нами какой-то сложный эксперимент проводят. Мозг и душу вложили в тело. Казалось бы, какая красота должна получиться. Нет же… Мы же сами, своими руками всё портим… Какое там счастье, о чём вы вообще… Это в лучшем случае мы просто маемся, всё ищем чего-то… А про худшее лучше и не говорить…
Виктор похлопал сына по плечу.
– Заеду к матери, проведаю. А потом – в Мохово.
Но до Мохова Виктор так и не доехал. Его нашли мёртвым на могиле жены – не выдержало сердце.
После похорон пьяный в хлам Алексей впервые поднял голос на Лару:
– Это ты доконала его, сука…
Она молча подкурила, потом презрительно выпустила дым ему в лицо:
– Рот закрой, кишки простудишь. Придурок конченый. От пьянки последние остатки мозга атрофировались. Ещё одно подобное слово, и ноги моей в этом доме не будет, тварь.
И Алексей больше не позволял себе такого.

В начале восьмого Алексей на велосипеде въехал в Мохово.
К вечеру жара поутихла. Забросив покупки домой, Алексей взял краску и поехал на кладбище. Крест он покрасил минут за двадцать, белой краской добавил день рождения деда, потом курил и любовался своей работой.
Весь вечер Мохов решил посвятить уборке. Сначала вымыл полы в доме, затем навёл порядок в сарае. С удовольствием отметил, что все дедовские инструменты на месте. Нашёл старые спецовочные рукавицы и вырвал весь бурьян во дворе. Искупался в летнем душе, перекусил и лёг спать.
Migov вне форума   Ответить с цитированием
Старый 06.11.2018, 14:57   #13
в "Процессе"
 
Аватар для Migov
 
Регистрация: 16.04.2009
Адрес: Белгород
Сообщений: 1,645

Re: Сухая ветка. День первый.


Спустя три года после смерти Виктора Лара пришла с очередного корпоратива... не такой. Она делала то же, что и всегда, мыла посуду, принимала душ, она по-прежнему не замечала его в упор, но в её глазах, в её жестах Алексей чувствовал отчуждение, видел лёгкие признаки произошедшей перемены. Её поведение отдавало неприязнью, почти брезгливостью. И когда потом она, неожиданно сменив гнев на милость, страстно, как никогда до этого, отдавалась ему, он понимал, он знал, ощущал кожей через касание тел, что в этот момент она не здесь, не с ним, что она представляет другого рядом с собой. От этого понимания было гадко и муторно.
Через несколько дней она сказала, что уходит к другому. Что Алексей хороший человек, но она впервые в жизни полюбила. Что у него всё будет ещё лучше, чем прежде. И чтобы он отнёсся ко всему философски, сильно не расстраивался, мол, в жизни всякое случается.
Весь монолог произносился таким тоном, будто бы она перечисляла продукты, которые стоит купить в магазине.
Мохова сильно резануло это «впервые полюбила». И он купил две бутылки водки и уехал к деду. Близких друзей у Алексея не нашлось, поэтому ехать было больше некуда, а поговорить с кем-нибудь требовалось незамедлительно.
Дед сидел на кухне и в небольшой ступе толок самосад. Он производил табак двух видов: для себя использовал только листья, а для угощения знакомых – и листья, и ветки.
Пить пришлось одному, дед отказался. Мохов, пьяный, плакал на дедовой кухне и клял последними словами жену заодно со всеми остальными бабами. Тогда дед бережно отставил в сторонку ступу, схватил Мохова за шиворот, подтащил к двери, толкнул с крыльца и сурово сказал:
– Иди, умойся. И никогда, запомни, Алексей, никогда Моховы не ныли. Тем более из-за баб, будь они неладны. У тебя их ещё тыща будет.

С тех пор как Лара ушла от него, прошло почти два года. Первое время он пытался наладить отношения, звонил ей, дожидался после работы, неуклюже перетаптываясь на месте, но всё без толку.
– Ты, Мохов, какой-то мягкий, – как-то раз сказала она, взлохмачивая его волосы. – Вроде как мишка плюшевый, тебя всегда прижимать и гладить хочется.
– Ты хочешь сказать, что я тряпка? – завёлся Алексей.
– Да нет… Просто тебе, Мохов, не стерва нужна, а домохозяйка.
– А тебе? Тебе кто нужен? – почти крикнул он.
– Мне? – переспросила она.
И после паузы добавила:
– Мужик…
Постепенно Алексей привык к холостяцкой жизни, всё нормализовалось, утряслось, и только иногда накатывала обида…

…И если сдохнешь в этой полузабытой деревне, то не останется никаких доказательств того, что ты на этом свете когда-то существовал. Если об отце с дедом в деревне сохранилась добрая память, то моё существование не засвидетельствует никто, если не считать местного участкового и какого-нибудь районного патологоанатома. Разве для этого я рос, жил, иногда радовался, иногда страдал. Учился, работал, даже голодал, бывало. Влюблялся, наконец. Разочаровывался. До умопомрачения, до полного опустошения души. Ничего из этого не останется. Ровным счётом ни-че-го. Тогда зачем это всё? В чём смысл? Если даже никаких доказательств нет.
Ну ладно, хрен с ними, с доказательствами. А вот как насчёт оправданий? С этими совсем туго. Какую ерунду я могу предоставить, чтобы оправдать своё нахождение на земле? Ни одной зацепки, ни одного факта в защиту. Ничего, что можно было бы предъявить.
Ну вот, допустим, скажут мне потом: зачем ты, такой хороший, ходил тут, водку жрал и огурцами закусывал? По какой такой милости тебе прощение положено? Нет, родимый, скажут мне, а принимай-ка по полной, на всю нашу небесную катушку, вот тогда и посмотрим, чего ты стоил.
А я им в ответ: так вот же и доказательства, и оправдания. Вот он я маленький, не грешил, книжки читал, да и вообще, мальчик-паинька. А вот он я постарше – ну, за девками, правда, ухлёстывал, ну так дело молодое, понять-то можно. Ну а что водку пил, так это ведь русскому человеку завсегда полагалось.
Э-э-э, нет, ответят мне. Ты нам тут зубы не заговаривай. Знаем мы о тебе, голубчик, всё. Что ты делал, что кому говорил, что думал. Знаем даже такое, чего ты сам о себе не знаешь. И чтобы пыл твой поубавить малость, сейчас мы тебе кое-что на ушко прошепчем.
И поднесут свои ангельские губы к уху моему, и прошепчут мне всего одно-два слова, да таких, в которых вся многовековая мудрость человеческая, да сила неимоверная, такая, которой, как Гумилёв писал, когда-то города разрушали и горы двигали. И станет мне от этих слов так нехорошо, так муторно и паскудно, что упаду я тогда на колени, всю свою раздолбайскую жизнь припомню и заголошу, завою по-волчьи, да так, что сам себе волком покажусь. И не от страха, заметьте, а от мук и терзаний совести. Ну и от стыда, конечно. Вот такие вам доказательства и оправдания. А вы говорите.
Нет уж, тут не оправдания с доказательствами нужны, нет, это делу не поможет. Тут по-другому действовать надо, так, чтобы сразу, в один момент всё определилось и решилось. Тут другая философия нужна, не наша, может быть, не человеческая, а какая-то другая, более совершенная. Чтобы там, в высях горних, сразу всё поняли. И простили. Или не простили, но не так строго судили и наказывали.
А, брат, боишься ты, значит… Нет чтобы встать перед ними гордо, в полный свой рост, и сказать: режьте, давите, вот он я, весь перед вами стою, со всеми своими делами грешными, с душой нараспашку. Стою, значит, и никакой милости мне от вас не требуется. Ничего не боюсь, что заслужил, то и приму смиренно. Чтоб всё по делу было. Заслужил – получи, виноват – вот тебе наказание по всей строгости небесных законов. И никаких оправданий с доказательствами не нужно. И вообще ничего не нужно, лишь бы то, что должно случиться, произошло бы по справедливости. Чтоб без обид и по-честному.
Боишься, Алексей, боишься… Нутро своё гнилое показывать не хочешь. Можно понять, что же… Эх, Алексей…
А что ты хотел? Ты думал, тебя кто-нибудь
оплакивать будет? Да кому ты нужен! Друзей не нажил, всех родственников потерял. Отца убил, за мать
не отомстил… С бабушкой не простился… С дедом перед смертью не поговорил… С женой развёлся. Да тебя и не вспомнит никто.
Прожил тридцать лет, а дурак дураком. Карьеры не сделал, денег не заработал. Сына не родил, дом не построил. Деревья, правда, сажал, и не одно, но кому они сейчас нужны, деревья эти.
Как отец и дед надо было жить, как отец и дед… Чтоб ни одна падла никогда не сказала, что Мохов был не мужик…

Последний раз редактировалось Migov; 06.11.2018 в 15:05.
Migov вне форума   Ответить с цитированием
Старый 06.11.2018, 14:59   #14
в "Процессе"
 
Аватар для Migov
 
Регистрация: 16.04.2009
Адрес: Белгород
Сообщений: 1,645

Re: Сухая ветка. День первый.


День седьмой

Утром его разбудил петушиный крик. Мохов потянулся, вставать не хотелось. Вспомнил, что отец любил по утрам обливаться холодной водой…
Потянулся за дедовой записной книжкой, которую так толком и не почитал. Открыл в конце… и задрожали руки, и сбилось с ритма сердце…

Здравствуй, Алексей!
Знаю, что прочтёшь. Меня скоро не станет, так что присматривать за родовым гнездом Моховых будешь ты. Не продавай дом. Впрочем, я уверен, что ты примешь правильное решение.
Напишу тебе то, о чём в нашей семье не принято было говорить. Поначалу, когда ты маленький был, Виктор не велел при тебе вспоминать об этом. Сам понимаешь, мальчикам не всё рассказывают. А потом... Потом мы с тобою на этот разговор так и не вышли. Оба хороши. Ну да бог с ним.
Весной сорок первого мы поссорились с Евдокией. Ну как это бывает... В Осиновке клуб был, где вся молодёжь собиралась. Как-то раз встретил я там одного товарища. Сели, выпили за встречу, разговорились. Дуся не дождалась, обиделась и ушла домой. А я, дурень, спьяну с первой осиновской красавицей загулял, с Машкой Зотовой. Охмурила она меня, пьяного, и домой к себе увела. Очнулся я у неё. Продираю глаза – рядом Машка лежит в чём мать родила. И старуха, бабка её, в комнату заглядывает. Отвернулся я к стене, лежу и думаю, как бы убежать оттуда. А тут мать Машкина, вставай, мол, дочка, с женихом знакомь. И Машка ещё смеётся, чего, мол, робеешь? Вчера какой смелый был, жениться обещал! Делать нечего. Оделись, значит, вышли, а там уже стол накрыт – дело к обеду было. И отец Машкин, Семён Кузьмич, за столом уже. Познакомились, выпили. И мать её: «Пашенька, ты ж нашу Марию не обижай. Она у нас девушка скромная». А я как на иголках сижу. Вот, думаю, попал, как кур в ощип. И мысли об одном – как бы так уйти, чтоб не видел никто. Дусе сразу же донесут, сарафанное радио надёжно работает. А не донесут, так Машка ж сама растреплет. И тут Семён Кузьмич говорит, давай, мол, женишок, лопату бери. Мы, говорит, картошку сажать начали. Вышли на огород, а я идти не могу, ноги деревянные. На соседних огородах людей полно, и все знакомые. Словом, донесли Дусе тут же. А ведь у нас дело к свадьбе шло. Мы ж одногодки с ней, нам по восемнадцать лет было. Вот и планировали на Илью свадьбу сыграть, потому что мне осенью в армию уходить было.
Я вечером к ней, а она и на порог не пустила. Ну тут и меня гордость взяла. Взял я Машку под руку и пошёл по всей деревне.
Так и пошло. В июне уже и свадьбу сыграли. И ведь понимал, что не жить мне без Дуси моей, и всё равно сам в петлю лез. Как будто бы опоили чем. Через день-другой опомнился, сижу и думаю — что же я творю, господи… Это же моя жизнь, и жить её мне. Как я жалел тогда, что мне и поговорить не с кем – мои-то родители померли давно, меня бабка воспитывала.
И стал я жить в Осиновке примаком. Мужики ещё со свадьбы не протрезвели, а тут война. Простился я с молодой женой и пошёл на фронт. Про войну тебе рассказывать не буду – всяко там бывало. Крови с говном насмотрелся… Да и не о том мой рассказ.
Повезло мне, остался живой. Когда уже добивали фрицев, получил я боевое задание. Ну боевое – не боевое, а нашему лейтенанту поручили важные документы в Москву доставить. А я с ним вроде ординарца. Он парень молоденький, совсем пацан, лет двадцать, только курсы лейтенантов окончил. Хоть и мне-то всего двадцать два, но я всю войну прошёл, а там считай год за пять. А он – из новоприбывших. Вот и спешил он домой, в столицу, да так, что явились мы в престольную на сутки раньше положенного. Привёл он меня к себе домой, а там семья интеллигентная, всё чин чинарём. За стол усадили, да всё на салфеточках. Посмотрел я, как мать с сёстрами нашего лейтенанта обнимают, да и говорю ему: так и так, товарищ лейтенант, я ведь перед самой войной женился. И, говорю, чёрт-дьявол, отпустите на сутки, с женой повидаться. Она писала, что тяжело ей, родители её в оккупацию померли. Сутки у нас в запасе, да ещё двое суток на Москву отпущены. А я туда-назад, а на третий день буду как штык. А он, пацан зелёный, разомлел в сестринских объятьях и машет рукой – мол, езжай. Не понимал он по молодости и глупости своей, что нельзя было меня отпускать.
И полетел я на попутках в Осиновку. Лечу, радостный до невозможности. Солдат-победитель едет с фронта, не хухры-мухры! И пусть война ещё не кончилась, так уже почти добили немца!
И прилетел под вечер… Вбегаю в хату, а моя благоверная Марья Семёновна с мужиком в нашей супружеской кровати. Самый разгар у них, значит. Белобилетчик, крыса тыловая, учителем из области прислали. Это я потом узнал. А тогда…
Затмение на меня нашло. Своё оружие я сдал, но трофейный неучтённый вальтер у меня имелся. Вытащил я эту немецкую пукалку и отправил на тот свет и жену неверную, и хахаля её. Вышел на свет божий, тишина вокруг, даже собаки не лают. Сел на крыльцо, за голову взялся. А тут думай, не думай, а одно впереди – сдаваться надо. Взял я вещмешок и пошёл через лес в Мохово. Зашёл на кладбище, родителям и бабке в пояс поклонился, повернулся, а к утру и до райцентра добрёл. Пришёл в военкомат и говорю, так мол и так, порешил я жену свою и любовника её. Вот он я, вяжите. И вальтер на стол положил. Ну тут засуетились все, забегали. Капитан там один был, без руки. Говорит, что же ты, солдат, натворил-то, всю войну прошёл, немец тебя не убил, а тут по дурости своей… Что я ему мог ответить?
Повезли меня в область, потом в Москву. Дезертирство хотели впаять, плюс двойное убийство. Расстрел мне грозил. Но тут солдатский бог, видимо, сжалился надо мной. Учли боевые заслуги, словом дали мне десять лет лагерей только за убийство. И валил я лес под Омском восемь лет аж до самой смерти отца народов. Тяжело было. Ноги отморозил, вот, до сих пор с ними мучаюсь. Но я всегда помнил, что попал туда за дело, потому и наказание перенёс. Потом ворошиловская амнистия была, которую потом бериевской назвали, но я под неё не попал – таких не отпускали. Правда, поближе к дому переслали, последние два года считай на родине отбывал.
В пятьдесят пятом вернулся в Мохово. Подлатал хатку и пошёл в осиновский колхоз устраиваться. Почти вся Осиновка сбежалась на меня посмотреть. Большинство-то злобно зыркали. Поговорить и расспросить никто не подошёл. Появилась и Дуся. Четырнадцать лет мы с ней не виделись. Худая совсем, но всё такая же красивая. Ничего не сказала мне, поздоровалась только. Но в глаза друг другу мы посмотрели и объяснились без слов. В тот же день вечером она пришла ко мне в Мохово с узелком и говорит:
– Паша, а я тут жить к тебе собралась. Аль прогонишь?
– Нет, Дуся, – говорю, – не прогоню.
Рассказала она мне тогда, как у неё жизнь сложилась. Когда Осиновка под оккупацией была, многих из молодёжи в Германию угоняли. Взяли и Дусю. Посадили их на подводы и повезли в райцентр. Только выехали из села, Дуська с подводы шасть – и в лес бежать. Их полицаи везли, дали из шмайсера очередь над головой – так, попугать девчонку. Дуся в лес убежала, да там и затаилась. Вернулась ночью домой. Поначалу пряталась, а потом смотрит – не берут больше никого. А вскорости погнали наши немцев на запад, освободили Осиновку. А тут объявили ударные стройки, стали народ собирать. И повезли Дусю на комсомольскую стройку, на Урал. Жили в бараках, питались пустой баландой. Работали по двенадцать, а то и по пятнадцать часов в сутки. Частенько в цехах ночевали, в кочегарках, потому как в бараке околеть можно было. Ходили во рванье, донашивали то, что с собой было. Кто хорошо работал, тому поощрение выпадало – чаще тарелка супа да каша…
Недолго ей там мучиться пришлось – свалилась с крайним истощением организма. Еле выходили девчонку и отправили домой. Не Дуся – скелет приехал. Едва выкарабкалась, бедолага.
Ну вот, так мы и стали жить. Через год, летом пятьдесят шестого, Витенька наш родился, единственный наш сынок, царствие ему небесное. Такая вот история.
Чувствую, внук, не свидимся больше, старый я уже, уходить пора. Хороший ты парень, Лёша. Главное, оставайся человеком. Будь Моховым. И тогда в этой жизни не пропадёшь.


На глаза Алексея навернулись слёзы.
«Эх, почему всё так, дед… Я ведь так и не стал для тебя по-настоящему родным... А всё потому, что я любил тебя как деда, но совсем не знал как человека... И жизнью твоей совсем не интересовался... И самое страшное, дед, что ничего уже не исправить...»

Недавно он подменял заболевшую учительницу и провёл урок литературы в пятом классе. Алексей открыл учебник и наткнулся на загадку:

Был я копан,
Был я топтан,
Был я на кружале,
Был я на пожаре,
Сто голов кормил;
Сделался стар,
Пеленаться стал,
Выбросили за окно –
И собакам не надобен.

Он сразу решил, что это сказано о Моховых, о Павле и Викторе, что это они и есть те старые разбитые горшки, выброшенные, никому не нужные.
А сейчас он вдруг понял, каким слабым и безвольным человеком был всю жизнь. Вернее, он это и раньше понимал, но эти мысли всегда проходили мимо, надолго не задерживаясь.
– Какой я мудак, Господи, – прошептал он.
И ему внезапно до дрожи, до рези в животе захотелось стать с отцом и дедом в один ряд, быть таким же горшком, жить, жить по-настоящему, по-мужски…

Мохов вышел во двор, закурил натощак. По двору бродили петух и три курицы. Алексей подошёл к курятнику, осмотрел.
– Годится…
Через минуту появился Гришка.
– Дядь Гриш, а где тут у вас птичий корм покупают? Ну, пшеницу там…
– Дак чего ж? Тебе ж ехать надоть…
Мохов затянулся, улыбнулся соседу и сказал:
– Я остаюсь.


© Александр Оберемок

Добавлено через 1 минуту

Господа модераторы, прошу поменять название на "Сухая ветка". Лишний кусок прицепился, а я сразу не заметил.

Последний раз редактировалось Migov; 06.11.2018 в 15:06. Причина: Добавлено сообщение
Migov вне форума   Ответить с цитированием
Старый 06.11.2018, 19:35   #15
в поисках статуса
 
Аватар для Нина Аманн
 
Регистрация: 15.09.2016
Адрес: Кобленц
Сообщений: 1,746
Записей в дневнике: 2

Re: Сухая ветка. День первый.


Уф! дочитала... ))
Нина Аманн вне форума   Ответить с цитированием
Старый 07.11.2018, 08:38   #16
Злой читатель
 
Аватар для Surrealizm
 
Регистрация: 11.09.2009
Адрес: Живу в Сибири
Сообщений: 3,670

Re: Сухая ветка. День первый.


Хорошее, спасибо)
Есть о чем подумать, есть чем насладиться.
Единственное, что чуть-чуть напрягло это речь деда. Иногда он говорит как отставной учитель, иногда как простой селянин. Мне трудно за его речью увидеть самого человека. Понимаете? Вот например:

Цитата:
Сообщение от Migov Посмотреть сообщение
Впрочем, я уверен, что ты примешь правильное решение.
Цитата:
Сообщение от Migov Посмотреть сообщение
Продираю глаза – рядом Машка лежит в чём мать родила.
Впрочем - продираю.
Если вспомнить, как мой дед говорил (а он типичный сельский житель), то там много колоритного. "Ты обожди", "пойдем исти", "понимаешь ты, нет?", "не болботунь!" и как-то он произносил все глаголы с отчетливыми -ться, не знаю, почему) Не совсем правильная, но объемная речь, что ли, очень индивидуальная. Услышав такие слова, сразу видишь деда. Хотя, я вполне допускаю, что можно говорить грамотно, литературно и вместе с тем употреблять просторечные словечки и обороты. Это я придираюсь. Сильно придираюсь)

Мне очень понравилось, повторюсь.
Surrealizm вне форума   Ответить с цитированием
Старый 07.11.2018, 09:13   #17
в "Процессе"
 
Аватар для Migov
 
Регистрация: 16.04.2009
Адрес: Белгород
Сообщений: 1,645

Re: Сухая ветка. День первый.


Нина Аманн,
Surrealizm, большое спасибо
Видимо, у меня все словечки на Гришку ушли
Спасибо, отмечу для себя, где править
А то глаз замылен
Migov вне форума   Ответить с цитированием
Старый 07.11.2018, 09:27   #18
Злой читатель
 
Аватар для Surrealizm
 
Регистрация: 11.09.2009
Адрес: Живу в Сибири
Сообщений: 3,670

Re: Сухая ветка


Однако, печальное послевкусие от рассказа. Алексей человек слабый, сопьется он там, если срочно не женится. А жениться вроде как и не на ком...
Surrealizm вне форума   Ответить с цитированием
Старый 07.11.2018, 09:38   #19
в "Процессе"
 
Аватар для Migov
 
Регистрация: 16.04.2009
Адрес: Белгород
Сообщений: 1,645

Re: Сухая ветка


Surrealizm, как говорил один мой украинский товарищ, найдемо ми тобi гарну дiвчину

Да, он слабый, инфантильный. Даже если женится, всё равно сопьётся. Хотя бывали случаи...
Надоел он мне к концу рассказа, вот я и бросил его туда, как щенка в воду. Выплывет - будет жить.
Migov вне форума   Ответить с цитированием
Старый 07.11.2018, 09:51   #20
Злой читатель
 
Аватар для Surrealizm
 
Регистрация: 11.09.2009
Адрес: Живу в Сибири
Сообщений: 3,670

Re: Сухая ветка


6 символов
извините, не то написала
Surrealizm вне форума   Ответить с цитированием
Ответ

Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход


Текущее время: 17:19. Часовой пояс GMT +3.



Powered by vBulletin® Version 3.8.6
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
Права на все произведения, представленные на сайте, принадлежат их авторам. При перепечатке материалов сайта в сети, либо распространении и использовании их иным способом - ссылка на источник www.neogranka.com строго обязательна. В противном случае это будет расценено, как воровство интеллектуальной собственности.
LiveInternet