тощий злюка
Регистрация: 10.04.2007
Адрес: Москва
Сообщений: 7,897
|
Чёрная Птица Жизни.Последняя встреча.
ЧЁРНАЯ ПТИЦА ЖИЗНИ – 2
«Последняя встреча».
А он был очень странной птицей - иные называли его красавцем в глаза, а за глаза называя просто мерзостной тварью, другие в лицо называли гениальным, певцом "от Бога", едва ли не трубадуром. Но, отвернувшись, хихикали на лету, и даже просто-напросто покатывались со смеху над его неуклюжими попытками исторгнуть песнь, собственную, непохожую на песни прочих пернатых. Его скрежетание клювом, болезненные хрипы, бросаемые вверх, теперь не были мелодией - во всяком случае, прочим жителям птичьего базара они таковыми не казались. Да и не до его странных звуков было им - его монологи каждый раз тонули в многоголосии прочих птиц, тех, кто способен был высоко взмывать в Небо, то наливавшееся свинцом предстоящей бури, то сиявшее резавшей глаза чистейшей лазурью.
Он лежал на острых прибрежных камнях, совсем рядом с кромкой прилива, и силился подняться, хотя бы на краях своих надломленных падением крыльев. И он даже не помнил, как так получилось, что он потерял это сладостное ощущение полёта, возможность обнимать Небо. Боль, тупая и неперестающая, большая, чем просто физическая боль от ран... Голод давно перестал его терзать - он научился быть падальщиком, подбирая остатки чужого пиршества, иногда ловил всякую мелочь, выбрасываемую на берег волнами прилива вместе с водорослями и хламом, скинутым с проходящих мимо кораблей.
Иногда солнце жгло его просто нещадно, и приходилось переползать в тень, отбрасываемую большим валуном. Тогда он просто затихал на время почти неподвижно, лишь временами отвлекаясь на клевки куликов и чаек, ожидавших его бесславной смерти. Он просто полусонно щёлкал клювом, уже не пытаясь придать своим жестам грозность, просто показывал, что ещё рано, что он ещё жив...
В очередной из таких монотонных дней прошёл дождь, короткий и очень сильный. Его капли молотили по свалявшимся перьям, день ото дня становившимся всё чернее. Он напился свежей дождевой воды, набравшейся в лунку вогнутого камня, это придало ему малую толику сил. Оглядевшись вокруг себя, он заметил, насколько изменился берег за время его немощи. Но это ничуть не удивило его - он давно отвык удивляться или радоваться чему-либо. Там, где сплошная тёмно-серая полоса галечника заканчивалась почти отвесным крутым берегом, пробилась молодая изумрудно-зелёная трава. Кое-где маленькими жёлтыми звёздочками тянулись к небу стойкие к испытаниям северные цветы, вечно спешащие уложиться в краткое время, отведённое им для жизни. Он всегда завидовал им, таким простым и почти безгласным, только кивающим ветру с моря. Их жизнь казалась ему такой простой и ясной, определённой от начала и до конца, притягательной своей безыскусностью и, при всём этом, непонятной в своей красоте. Ему казалось, что только они остались способными понимать его.
И он попытался им рассказать о своей прошлой жизни, как мог, как умел, неуклюже перебравшись к ним чуть ближе. Тихо и невнятно он рассказал, как был молод, и голос его тогда был понятен многим, обнимавшим Небо. О том, как он тогда любил пение встречного ветра в своих перьях, как вторил его свисту своей безыскусной песней, часто улетая далеко от здешних каменистых берегов. Как встречал в небесной тверди и врагов, и друзей, и просто попутчиков, с которыми было не одиноко в пути. Как ловил перьями солёную водяную пыль, когда море штормило, и валы волн вздымались высоко, делаясь тёмными и опасными. Как менял пристанища, отказываясь от мест, становившихся до боли привычными, менял иногда просто так, по собственной воле. И о своей неразделённой любви рассказал, о том, как эта неведомая дотоле сила изломала его, и бросила на эти камни, лишив многих глупых и радужных надежд, сделав увечным одиночкой...
Цветы и травы тихо и безропотно вслушивались в его речь, не перебивая, только дополняя его повествование слабым шелестом. И он был безмерно им благодарен за то, что у них нашлось время и такт выслушать. Он поведал им многое из того, что никогда бы не смог сказать ни сородичам, ни прочим птицам. Он тихо и горестно вздохнул, окончив свой рассказ...
- Прости, Я была рядом, Я слышала всё, что ты говорил.
- Я знал, что Ты придёшь, я видел тебя. Ты указывала мне дорогу до самого дома, хотя я ходил по ней тысячу раз.
Я сижу под тем же самым железобетонным столбом, где состоялась наша первая столь странная встреча. Она сидит напротив, запахнувшись в Свой непроницаемо чёрный плащ, столь плотно, что Её лица мне не видно. Голос Её сильно изменился с тех пор: то ли стал более строгим, то ли просто постарел на десятилетия, но это уже не тот, знакомый голос моей Чёрной Птицы Жизни.
- Да, ты прав - это Я вела тебя от самой Реки до дома. Я знала, что ты будешь именно сегодня, да и ты наверняка знал, что встретишь Меня. Удивлён, что Я не в прежнем облике?
- Нет, Гого. Я прекрасно понимаю, что Ты можешь избрать любое обличие, какое пожелаешь, но никогда не покажешь Своего истинного лица.
- Верно, так и есть. Но и ты изменился. Если смотреть одним из Моих взглядов, ты стал больше походить на Меня: ты как птица, и перья твои чернеют день за днём. Ты поймёшь сам, что Я хочу этим сказать. Ведь ты видел всё во сне.
Днём Я просто подготавливала тебя к встрече, будучи в облике птицы, всё время поодаль. Слишком сумбурны были твои мысли, слишком много накопилось на сердце. Я дала тебе время, Серёжа, обдумать то, что тебе хотелось высказать. И ты сказал всё, пока спал. Я просто прочла твой сон как книгу - тебе даже не нужно повторяться.
- Разве я долго спал?
- Совсем недолго, чуть-чуть. Но и этого Мне достаточно. Не думай, что это Я навела на тебя сон - просто ты устал. Устал и оттого, что так долго некому всё это было высказать, и некому было выслушать тебя. Ты за всё это время нашёл в себе силы выговориться только одному человеку, но многое от него утаил, правда?
- Ты права, - согласился я. - Но зачем всё так сложно, почему Ты снова вынудила меня придти сюда и ждать вечера? Ведь могла бы всё узнать днём, я бы нашёл верные слова, Ты же знаешь!
- Не спорь со Мной, Серёжа, не обманывай себя. Кому ты ещё можешь задать вопросы свои наедине, самые сокровенные, тайные, что царапают твоё сердце изнутри? И кто сможет дать ответ хоть на один из них, если не Я? Знаю, сколько их ты хотел бы задать Мне сейчас, знаю даже, насколько ты на Меня обижен и ожесточён. Но Мне хочется напомнить: это обида на самого себя и ожесточение против себя - подумай. Разве не так? Вот поэтому только здесь и сейчас ты можешь сказать Мне всё. Но сразу хочу предупредить тебя - не на каждый твой вопрос будет Мой ответ. Точь-в-точь, как и в тот раз...
Она вздохнула тихо, еле слышно, как трава и цветы из моего короткого сна.
- Я ничему не хочу тебя учить - Я почти всё сказала в прошлый раз. Лучше не спрашивай Меня ни о чём - Я Сама тебе всё скажу, ты слишком зол сейчас и будешь горячиться. Не надо, Серёжа. Обещаешь выслушать спокойно?
- Я постараюсь.
Она была права - я был зол. На себя, на Неё, на весь мир. Лучше смолчать...
- Тогда слушай. Нет, ты не неудачник. Неудачники - это те, которые признали себя такими, а ты не только не хочешь себя им признать, но и находишь в себе силы идти. Но - лень. Тебе всё время лень меняться, ты лжёшь себе, что не осталось сил, что тебя все покинули и некому помочь.
- Но разве это не так?! - почти воскликнул я. - Одиночество тоже входит в Твой план относительно меня?
- Ты обещал только слушать. - Тихо ответила Гого.
- Прости меня...
- Хорошо. Вот ты и задал один из своих вопросов, что так гложут тебя. Ты одинок по своей воле. Ты ожесточился, и злоба твоя стала выплёскиваться наружу, на тех, кто вовсе не виноват в твоих бедах. Я вновь покажу тебе то, что ты видел при нашей тогдашней встрече, и ты всё поймёшь сам...
И снова картины, как миражи, из предсказанного Птицей и полностью сбывшегося в реальной жизни. Потери друзей, бегство от опасности, боль расставания с любимой женщиной. Невыносимо тяжко видеть её глаза, роняющие слёзы на лицо, и без того мокрое от осеннего дождя... Предательство, мерзкое своей тяжестью, предательство из собственной трусости. Тяжесть тела на руках - это умирает простреленный несколькими пулями мой друг, и его глаза, разверзшиеся таким ужасом, тоской и болью, что это прожигает меня как раскалённый стальной шомпол... Новый образ: я лежу на улице, истекая кровью, лицо разбито, я почти ничего не вижу - "капитан Глухо-Немо"... И машины мимо, и никто не останавливается, чтобы мне помочь...
- Гого, не надо... Остановись!
- Это - надо. Тебе надо.
Внезапный проблеск. Знаю - это один из моих малых "проблесков счастья". Волосы Любимой, в которые вплелись мои пальцы, её удивительные глаза, живые, родные, вдруг наполняющиеся нечеловеческим страданием. "Живи за двоих..." Снова мрак, вновь темнота. Словно кусками чёрного савана - запой, сменяющийся запоем... Ствол автомата прямо в грудь: "Эй, братишка! Ты жив? Вставай, вставай, нельзя же так!" Помню тебя, лейтенант, помню, спасибо! Страшные ночи в полузабытьи, только чья-то далёкая молитва: "Призри милостивно на раба Твоего..." Теперь я знаю, Кто не дал мне умереть тогда, в ту страшную осень... И строчки, строчки чёрным снегом по белому фону - полуправда-полувымысел, жизни свои и чужие, закамуфлированные, чтобы не догадались, не узнали... Последняя надежда, встреча и расставание, немота на другом конце провода...
- Хватит тебе пока. - Тихо, но решительно говорит Гого. - Я ничего не забыла?
- Всё так. Всё так и было. - Отвечаю я, мелко дрожа в нервном ознобе. - Ты пощадила меня, прокрутив кино не до конца.
- И не надо всего. Это был твой жизненный опыт, который ты можешь мельком показать другим. Помнишь Мои слова: ты не умеешь отдавать всё и без остатка. В этом и сила твоя и слабость. Поэтому ты никогда не любил по-настоящему.
- Но ведь я смогу? Смогу, Чёрная Птица? Ведь не навсегда это всё?!
Она сидела молча, кутаясь в свой плащ, будто Ей было холодно. Вечер уже стал тёмно-синим, и складки одежды моей собеседницы сделались на его фоне почти неразличимы.
- Сейчас очень многое стало зависеть от тебя, Сергей. Смотри ещё.
Видение: я медленно и осторожно ступаю по тонкому канату, натянутому между двух берегов. Внизу, глубоко подо мной, несётся бурный мутный поток. Я балансирую, держа нечто в обеих ладонях. Это две жизни. Моя и ещё одна, которую я держу небрежнее, чем собственную. Осторожнее!
- Сможешь бережно пронести эти жизни через пропасть, найдёшь силы перейти на другой берег - сможешь тогда и третью жизнь взять себе в ношу. Но ровно настолько, насколько тебе позволят. И тяжело это будет для тебя. Не смей брать чужого силой. Ты знаешь, чем это кончается.
- Я очень, очень буду стараться, Жизнь и Судьба моя!
- Надеюсь на это. Будь осторожнее в пути. Тебе очень повезло - человек, что был для тебя опасен, теперь далеко. Хорошо, что дело кончилось миром - и он жив, и ты выжил, значит, и Я жива.
Она встала, расправив полы плаща.
- Я рада, что ты уже многое понял. Ты знаешь, где черпать силы, чтобы жить. Прости, время прощаться.
- Напоследок позволь спросить, Гого! Я могу пересказать то, что узнал от Тебя, другим?
- Можешь попробовать. Но уж очень для других это покажется странным, кто поверит? Воля твоя - в этом ты свободен. Теперь ты знаешь, что из моих слов можно выкладывать другим людям, а что нет. - Она улыбнулась, я понял это по голосу. - Помни главное - не будет во Мне прямых путей для тебя. Береги себя и всех, кто тебе дорог. До встречи.
- До встречи, Гого!
Было уже почти темно, но я успел разглядеть Её в привычном для меня облике. Уже не фигура в чёрном плаще. Ворониха, чёрная, как сама ночь. Птица с человеческими глазами. Но чьи это глаза, я не смогу сказать. Чувствую, ещё не время.
© Peccator 2007.04.30
|