Peccator
22.04.2007, 03:26
ЧАЙ ВДВОЁМ.
- Ух, мать моя женщина! - то ли подумал, то ли вскрикнул, то ли вскрикнул, а после только подумал я. Больно, жутко больно, я протрезвел даже. Но не сразу осознал то, что со мной произошло, и где я, вообще, нахожусь. Боль в голове и плече, и нога будто бы пострадала. Холод, темень. Постепенно прихожу в себя, озираясь по сторонам. Какой-то полустанок или станция - пёс её, собаку, разберёт! Повожу полупьяными глазами вокруг, ориентируясь на местности, и пытаясь прокрутить назад видеоленту прошлых недавних событий.
Да, пили на работе - хоть и не пятница, водки немало было. Да когда её, проклятой, у нас было мало-то? Шли всем табором на станцию провожать друг друга - традиция такая была. Как я застрял и где, почему отстал от "своих"? Не понять. Ясно одно - намеревался к Юрке в Наро-Фоминск в гости смотаться, но отстал от электрички. Ждал следующей "зелёной", потом прятался от патруля, потом влез в подошедшую электричку. Относительно тепло, почти светло, мухи не кусают. Сел и задремал. Первое послесонное ощущение - отрываюсь от пола не своими силами, а кто-то грубо в этом помогает. Мощный импульс в спину, и я лечу, лечу... Странное ощущение пьяного полёта, не до конца осознаваемое разумом. Удар обо что-то твердое головой и плечом, вспышка боли.
Ясно - вышвырнули из электрички. Сумки нет, зонт поехал вместе с ней. Жаль - обещали похолодание вплоть до дождя со снегом. Мда... Не впервой оказываться в незнакомых местах спьяну, но в этот раз здесь всё подозрительно темно и безлюдно. И - холодно. Я поёжился, потерев болевшее плечо. На лбу неплохая шишка. Дело понятное - стены станционных закутков делают не из резины. Зря. Который час? Часов более нет, они присоединились к руке того, у кого теперь зонт и сумка. "Суки" - только и смог печально подумать я, вздохнув об утрате. Но главное - жив! Так где же я?
Чёртов фонарь мешает разглядеть название станции. Прочитал и чуть не сел прямо на перрон - "Лесной Городок". Мать твою, как же я теперь назад? Похоже, я на последней поехал. Во номера...
- Эй, молодой человек! Чего тут шляемся?
Двое в серой форме, помахивая дубинками, идут в мою сторону. Молодёжь, "ментята", как мы их между собой называем... Идут по шпалам, всё ближе.
- Сигай сюда, документики посмотрим!
Хрена себе - "сигай"! С высоты почти в человеческий рост, спьяну, с больной башкой и ноющей ногой. Спрыгиваю на насыпь, поморщившись от боли.
- Пьяный? - один из них внимательно приглядывается.
- Чуть-чуть. - не пытаюсь выкрутиться я.
- Что ж вы, Сергей Николаевич, шастаете в такое время вдали от дома, поддатый, с побитой рожей? Дрались, что ли? - это уже второй говорит, тоже глядя на меня и возвращая паспорт. "Только бы не в "обезьянник" - холодея изнутри, думаю я. Стать боксёрской грушей для скучающих дежурных никак в мои планы не входило.
- Никак нет, начальник! Выкинули из поезда.
- Даже так? Вынужден обрадовать - последняя на Москву ушла уже давно.
- Так что ж делать-то?
- Топай-ка ты, друг, в сторону автотрассы - авось, подбросят до Москвы. - миролюбиво предложил вариант ефрейтор. - А то потом твой трупешник опознавать близким придётся - мало ли на кого тут в посёлке нарвёшься.
- А трасса где? - спросил путешественник-неудачник.
- Иди за нами пока, а после покажем.
Я поёжился от двусмысленности такой фразы, но заковылял следом за ними.
Шли мы минут пять по темени, изредка освещаемой допотопными фонарями с тарелочными отражателями. Пару раз я спотыкался, мои невольные гиды сердито бурчали...
- Вот, иди себе вдоль по этой улице до конца, после - налево. По звуку найдёшь.
- Спасибо. Удачной службы.
- Ну и тебе добраться без потерь. - ответил ефрейтор, почесав ухо, и добавил. - И бухай дома, в тёплой и дружественной обстановке - бесплатный совет на будущее.
- Благодарю.
- Покеда...
Пока я ковылял по улице, начал накрапывать мелкий дождик, становясь всё чаще и колючее. Когда я выбрел, наконец-то, на трассу, он уже превратился в настоящий добротный, холодный осенний дождь. Моя джинсовая шкура быстро набухала влагой, больное плечо, почувствовав сырость и холод, стало отзываться острой болью. Машины, одна за другой, продолжали бежать мимо насквозь промокшего и продрогшего субъекта с откляченной призывно клешнёй. Рассчитывать на милость дальнобойщиков было глупо - слишком часты были тогда случаи грабежей. Мало ли что за харя стоит на обочине с протянутой лапой?
"Пипец, во попал! Придурок..." - обречённо подумал я. "Придурок" - легчайшее из слов, которое я применил тогда по отношению к себе. Это кранты - здесь не подберут, в посёлке ни один порядочный гражданин не пустит дальше крыльца. Да, это та самая грань отчаяния, которая известна почти каждому. Дождь становился всё холоднее и плотнее, становясь моим врагом номер один. Я вернулся с дороги на поселковую улицу. Меня уже била крупная дрожь "отходняка" пополам с дрожью холодной. "Вот так воспаленьице и получают" - зло подумал я, переложив паспорт в карман рубашки, под свитер, чтоб документ не промок вовсе. Сознание никак не хотело смиряться с безнадёгой ситуации. Я вспомнил, что поодаль от станции видел железнодорожный переезд с дежурной будкой. Есть надежда, есть! Слава тебе, Господи, хвала и Вам, Ваше Величество Надежда! И я похромал обратно...
*******
Стук в дверь. Ну, должен же быть тут кто-нибудь? Я же замерзаю как тот самый булгаковский Шарик! Помогите, не откажите в помощи!
- Кто там? - в полусвете окна сердитое женское лицо.
- Ппрошу ввас, умоляю, пуститте до ппервой электрички переждать! Я замёрзну щщас тут... Не бойтесь, я не вор, меня просто из электриччки ввыкинули, на трассе никто не подбираетт... Умоляю, хоть на пару часиков...
Вид у меня ещё тот - мокрые пряди волос облепили голову, пальцы судорожно сжимают полы джинсовки. Всё это сооружение крупно трясётся и выдаёт зубами пулемётную дробь.
- Ладно, заходи, верю - на тебя аж смотреть жуть.
Пахнуло недомашним, но таким желанным теплом... Есть Бог на свете!
- Ввот мой ппасспорт. - отстукиваю зубами я. - Не вверитте, запишите данные...
- Сядь вон на табуреточку в уголку.
Она мельком взглянула на паспорт и вернула его мне.
- Так. На Москву пойдёт наша, "лесная", в четыре с копейками. Сиди здесь. Ты вроде мирно выглядишь, но смотри у меня, если что.
- Не волнуйтесь. Нне обижу. - ответил я, сам своей радости не веря.
- Пересядь на лавку вон, поближе к батарее. Я попозже подтоплю потеплее, а то ты синий весь. Даже чаю налью, только чайник чуть тёплый, согреть надо. За это ты мне услугу окажешь - не бесплатно же тебя содержать!
- Этто ккак?
- Не тушуйся - принесёшь два ведра воды из колонки. До колонки сто метров. Не сейчас, конечно, когда отойдёшь немного.
- Без вопросов. - за приют я согласен был перетаскать хоть дюжину вёдер.
- Вот и договорились.
В тусклом свете настольной лампы по её лицу трудно было прочесть точный возраст - лет сорок пять, пожалуй. "Красивая была в молодости" - глазом скрытого женолюба отметил я. "Жизнь не задалась, и не задалась здорово. У счастливых лица иные" - подумал я, пытаясь устроиться поудобнее на жёсткой лавке, ловя спиной уходящее тепло батареи.
- Будем знакомы - Тамара. Молодо выглядишь, значит, для тебя - Тамара Михайловна.
- Сергей. - ответно отрекомендовался я. - С "Улицы Двух Прудов".
- Знаю такую, - чуть улыбнулась она, - бывала там.
Она немного напоминала лицом мою мать, когда та была моложе, и не измучена болезнью.
- А Вы сами откуда? Если не секрет, конечно. - захотелось мне поддержать разговор.
- Что ж тут секретного? Из Нары, Наро-Фоминска, то бишь...
- Ну и ну! - оживился чуть согревшийся я. - А я как раз туда и ехал, к другу!
- Ехал-ехал, не доехал? - слегка язвительно заметила Тамара.
- Так уж вышло. Вышвырнули, как собаку... Ни часов, ни сумки, ни зонтика.
- Вот так-то оно пить! - уже довольно сердито сказала она. - Матери-то каково с таким оболтусом? Отец теперь тоже, небось, "по пятое число" насыпет.
- Отца нет - умер, когда мне восемнадцать было. А мать...
- Что? - тревожно спросила она. - Пьёт? Болеет?
- Болеет. Тяжело - болезнь Паркинсона. Знаете такую?
- Бедная женщина... У меня родственница так же мучилась. О, Госсподи... - вздохнула она. - А ты шляешься чёрт-те где сейчас - каково ей-то? Она же сто дум передумала, не спит теперь! - уже вовсе рассердилась Тамара. - Сечь бы вас, алкашей нещадно, чтобы через жопу дурь выходила!
Мне было стыдно, ребята. Нестерпимо стыдно перед человеком, давшим мне приют. Перед матерью. В горле встал комок, я отвернулся.
- Ладно, что уж... Прости, не со зла я. У самой сын есть, по возрасту тебе в матери гожусь, вот и имею право высказать.
- Ничего, Тамара Михайловна, стерплю. От правды не сбежишь. - судорожно выдохнул я.
- Ну не пейте, ребятки, ну кто ж вам в глотку льёт? На кладбище придёшь - сплошь молодые всё лежат. Что же вы враги такие сами себе?! - порывисто поднялась и вышла за дверь, в темноту, в дождь и холод...
- Ух, мать моя женщина! - то ли подумал, то ли вскрикнул, то ли вскрикнул, а после только подумал я. Больно, жутко больно, я протрезвел даже. Но не сразу осознал то, что со мной произошло, и где я, вообще, нахожусь. Боль в голове и плече, и нога будто бы пострадала. Холод, темень. Постепенно прихожу в себя, озираясь по сторонам. Какой-то полустанок или станция - пёс её, собаку, разберёт! Повожу полупьяными глазами вокруг, ориентируясь на местности, и пытаясь прокрутить назад видеоленту прошлых недавних событий.
Да, пили на работе - хоть и не пятница, водки немало было. Да когда её, проклятой, у нас было мало-то? Шли всем табором на станцию провожать друг друга - традиция такая была. Как я застрял и где, почему отстал от "своих"? Не понять. Ясно одно - намеревался к Юрке в Наро-Фоминск в гости смотаться, но отстал от электрички. Ждал следующей "зелёной", потом прятался от патруля, потом влез в подошедшую электричку. Относительно тепло, почти светло, мухи не кусают. Сел и задремал. Первое послесонное ощущение - отрываюсь от пола не своими силами, а кто-то грубо в этом помогает. Мощный импульс в спину, и я лечу, лечу... Странное ощущение пьяного полёта, не до конца осознаваемое разумом. Удар обо что-то твердое головой и плечом, вспышка боли.
Ясно - вышвырнули из электрички. Сумки нет, зонт поехал вместе с ней. Жаль - обещали похолодание вплоть до дождя со снегом. Мда... Не впервой оказываться в незнакомых местах спьяну, но в этот раз здесь всё подозрительно темно и безлюдно. И - холодно. Я поёжился, потерев болевшее плечо. На лбу неплохая шишка. Дело понятное - стены станционных закутков делают не из резины. Зря. Который час? Часов более нет, они присоединились к руке того, у кого теперь зонт и сумка. "Суки" - только и смог печально подумать я, вздохнув об утрате. Но главное - жив! Так где же я?
Чёртов фонарь мешает разглядеть название станции. Прочитал и чуть не сел прямо на перрон - "Лесной Городок". Мать твою, как же я теперь назад? Похоже, я на последней поехал. Во номера...
- Эй, молодой человек! Чего тут шляемся?
Двое в серой форме, помахивая дубинками, идут в мою сторону. Молодёжь, "ментята", как мы их между собой называем... Идут по шпалам, всё ближе.
- Сигай сюда, документики посмотрим!
Хрена себе - "сигай"! С высоты почти в человеческий рост, спьяну, с больной башкой и ноющей ногой. Спрыгиваю на насыпь, поморщившись от боли.
- Пьяный? - один из них внимательно приглядывается.
- Чуть-чуть. - не пытаюсь выкрутиться я.
- Что ж вы, Сергей Николаевич, шастаете в такое время вдали от дома, поддатый, с побитой рожей? Дрались, что ли? - это уже второй говорит, тоже глядя на меня и возвращая паспорт. "Только бы не в "обезьянник" - холодея изнутри, думаю я. Стать боксёрской грушей для скучающих дежурных никак в мои планы не входило.
- Никак нет, начальник! Выкинули из поезда.
- Даже так? Вынужден обрадовать - последняя на Москву ушла уже давно.
- Так что ж делать-то?
- Топай-ка ты, друг, в сторону автотрассы - авось, подбросят до Москвы. - миролюбиво предложил вариант ефрейтор. - А то потом твой трупешник опознавать близким придётся - мало ли на кого тут в посёлке нарвёшься.
- А трасса где? - спросил путешественник-неудачник.
- Иди за нами пока, а после покажем.
Я поёжился от двусмысленности такой фразы, но заковылял следом за ними.
Шли мы минут пять по темени, изредка освещаемой допотопными фонарями с тарелочными отражателями. Пару раз я спотыкался, мои невольные гиды сердито бурчали...
- Вот, иди себе вдоль по этой улице до конца, после - налево. По звуку найдёшь.
- Спасибо. Удачной службы.
- Ну и тебе добраться без потерь. - ответил ефрейтор, почесав ухо, и добавил. - И бухай дома, в тёплой и дружественной обстановке - бесплатный совет на будущее.
- Благодарю.
- Покеда...
Пока я ковылял по улице, начал накрапывать мелкий дождик, становясь всё чаще и колючее. Когда я выбрел, наконец-то, на трассу, он уже превратился в настоящий добротный, холодный осенний дождь. Моя джинсовая шкура быстро набухала влагой, больное плечо, почувствовав сырость и холод, стало отзываться острой болью. Машины, одна за другой, продолжали бежать мимо насквозь промокшего и продрогшего субъекта с откляченной призывно клешнёй. Рассчитывать на милость дальнобойщиков было глупо - слишком часты были тогда случаи грабежей. Мало ли что за харя стоит на обочине с протянутой лапой?
"Пипец, во попал! Придурок..." - обречённо подумал я. "Придурок" - легчайшее из слов, которое я применил тогда по отношению к себе. Это кранты - здесь не подберут, в посёлке ни один порядочный гражданин не пустит дальше крыльца. Да, это та самая грань отчаяния, которая известна почти каждому. Дождь становился всё холоднее и плотнее, становясь моим врагом номер один. Я вернулся с дороги на поселковую улицу. Меня уже била крупная дрожь "отходняка" пополам с дрожью холодной. "Вот так воспаленьице и получают" - зло подумал я, переложив паспорт в карман рубашки, под свитер, чтоб документ не промок вовсе. Сознание никак не хотело смиряться с безнадёгой ситуации. Я вспомнил, что поодаль от станции видел железнодорожный переезд с дежурной будкой. Есть надежда, есть! Слава тебе, Господи, хвала и Вам, Ваше Величество Надежда! И я похромал обратно...
*******
Стук в дверь. Ну, должен же быть тут кто-нибудь? Я же замерзаю как тот самый булгаковский Шарик! Помогите, не откажите в помощи!
- Кто там? - в полусвете окна сердитое женское лицо.
- Ппрошу ввас, умоляю, пуститте до ппервой электрички переждать! Я замёрзну щщас тут... Не бойтесь, я не вор, меня просто из электриччки ввыкинули, на трассе никто не подбираетт... Умоляю, хоть на пару часиков...
Вид у меня ещё тот - мокрые пряди волос облепили голову, пальцы судорожно сжимают полы джинсовки. Всё это сооружение крупно трясётся и выдаёт зубами пулемётную дробь.
- Ладно, заходи, верю - на тебя аж смотреть жуть.
Пахнуло недомашним, но таким желанным теплом... Есть Бог на свете!
- Ввот мой ппасспорт. - отстукиваю зубами я. - Не вверитте, запишите данные...
- Сядь вон на табуреточку в уголку.
Она мельком взглянула на паспорт и вернула его мне.
- Так. На Москву пойдёт наша, "лесная", в четыре с копейками. Сиди здесь. Ты вроде мирно выглядишь, но смотри у меня, если что.
- Не волнуйтесь. Нне обижу. - ответил я, сам своей радости не веря.
- Пересядь на лавку вон, поближе к батарее. Я попозже подтоплю потеплее, а то ты синий весь. Даже чаю налью, только чайник чуть тёплый, согреть надо. За это ты мне услугу окажешь - не бесплатно же тебя содержать!
- Этто ккак?
- Не тушуйся - принесёшь два ведра воды из колонки. До колонки сто метров. Не сейчас, конечно, когда отойдёшь немного.
- Без вопросов. - за приют я согласен был перетаскать хоть дюжину вёдер.
- Вот и договорились.
В тусклом свете настольной лампы по её лицу трудно было прочесть точный возраст - лет сорок пять, пожалуй. "Красивая была в молодости" - глазом скрытого женолюба отметил я. "Жизнь не задалась, и не задалась здорово. У счастливых лица иные" - подумал я, пытаясь устроиться поудобнее на жёсткой лавке, ловя спиной уходящее тепло батареи.
- Будем знакомы - Тамара. Молодо выглядишь, значит, для тебя - Тамара Михайловна.
- Сергей. - ответно отрекомендовался я. - С "Улицы Двух Прудов".
- Знаю такую, - чуть улыбнулась она, - бывала там.
Она немного напоминала лицом мою мать, когда та была моложе, и не измучена болезнью.
- А Вы сами откуда? Если не секрет, конечно. - захотелось мне поддержать разговор.
- Что ж тут секретного? Из Нары, Наро-Фоминска, то бишь...
- Ну и ну! - оживился чуть согревшийся я. - А я как раз туда и ехал, к другу!
- Ехал-ехал, не доехал? - слегка язвительно заметила Тамара.
- Так уж вышло. Вышвырнули, как собаку... Ни часов, ни сумки, ни зонтика.
- Вот так-то оно пить! - уже довольно сердито сказала она. - Матери-то каково с таким оболтусом? Отец теперь тоже, небось, "по пятое число" насыпет.
- Отца нет - умер, когда мне восемнадцать было. А мать...
- Что? - тревожно спросила она. - Пьёт? Болеет?
- Болеет. Тяжело - болезнь Паркинсона. Знаете такую?
- Бедная женщина... У меня родственница так же мучилась. О, Госсподи... - вздохнула она. - А ты шляешься чёрт-те где сейчас - каково ей-то? Она же сто дум передумала, не спит теперь! - уже вовсе рассердилась Тамара. - Сечь бы вас, алкашей нещадно, чтобы через жопу дурь выходила!
Мне было стыдно, ребята. Нестерпимо стыдно перед человеком, давшим мне приют. Перед матерью. В горле встал комок, я отвернулся.
- Ладно, что уж... Прости, не со зла я. У самой сын есть, по возрасту тебе в матери гожусь, вот и имею право высказать.
- Ничего, Тамара Михайловна, стерплю. От правды не сбежишь. - судорожно выдохнул я.
- Ну не пейте, ребятки, ну кто ж вам в глотку льёт? На кладбище придёшь - сплошь молодые всё лежат. Что же вы враги такие сами себе?! - порывисто поднялась и вышла за дверь, в темноту, в дождь и холод...